Эрик Бутаков - Выруба

— На выруба?

— Ну конечно.

— Это бурлеск!

Час бестолково убитый на сборы. Но, слава Всевышнему, машина гудит и греется, чаю попили, кое-как оделись, собрались, слегка брызнули на дорожку — всё! По машинам! От винта!

— Все сели?

— Все-е!

— Ничего не забыли?

— Не-е!

— Ну, с Богом! На Еловку!

Поехали.

В будке холодно — промерзла за ночь на улице. Сидеть приходится на рукавицах. Пар валит изо рта. Рожи мятые, не мытые, со щетиной — хорошо, что не видно — темно, только огоньки сигарет мелькают в будке. «Завязывайте курить, наркоманы!» Все молчат — тяжело мужикам — трубы горят, а тут ещё приходится курить!

Машина встала. Дверь открылась и свежий, спасительный воздух наполнил кислый кунг.

— Загонщики, ко мне.

— Макарыч, можно я в загон пойду? — спросил Ермолай капитана.

— С твоей-то пушкой?

— Я её Семенычу отдам, а у него ружье возьму.

— Годится.

Андрюха благодарно хлопнул Ермолая по ноге. Ему так не хотелось в загон!

Ерема поменялся с Борисом оружием и остался на просеке. «66-ой» пополз дальше, а он с Валькой Микуминым, с Олегом и другими мужиками захрустел снегом по тропинке в глубь леса. Еще было темновато. Но пока они разойдутся, пока машина доберется до номеров — станет светло.

— Шевелитесь, мужики. Просыпайтесь потихоньку. На место придем — там перессым.

Поднимаясь вверх по тропе, Ермолай почувствовал, что мороз-то не шуточный. Сейчас солнце встанет, а на рассвете — всегда прижимает. И он укутал нос в толстый воротник свитера, который ему связала Ирка.

— Так, от сюда начнем, — шёпотом сказал старший загона. — Расходитесь метров на двадцать пять от друг дружки, но чтобы видели соседей. Я закричу — тогда начинаем. Идем все ровно. Стреляйте всё, что увидите — загонщикам можно. И не молчите, если даже увидите стрелков. Замолкаем, когда пересечем границу номеров — а то, ни дай Бог, свои же подстрелят. Ясно?

— Да, — тоже шёпотом ответили загонщики.

— Ну, всё — тогда расходимся!

Ещё какое-то время было слышно, как вдалеке гудит машина, но потом всё резко стихло — (машина перевалила за бугор) и только предательски хрустит снег, когда переминаешься с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть.

Ерема переломил двустволку, проверил стволы и патроны. Твою мать! — у него их всего лишь два. Он отдал Семенычу карабин, а патроны не взял. И ему не оставил. Благо у Семеныча магазин на десять патронов — наверное, хватит, если что. А вдруг у него самого попадется что-то в загоне — хватит ли двух. Пока есть время, он бегом сгонял к соседу попросить ещё хотя бы парочку. У того оказался «шестнадцатый». Пришлось бежать к другому соседу. Тот дал две картечи, ехидно улыбнувшись. «Вот, уроды, — подумал Ерема, — не могут мне простить вчерашнего. Я что, должен был мазать? Посмотрю я на них, когда к ним на номера зверь выйдет!» Отдышавшись, положив патроны в нагрудный карман, Ермолай стал ждать сигнала на гон. Холодно. Пришлось ещё потоптаться тихонечко — кто знает, где зверь? Хотя, если учесть, как он здесь бегал за патронами — зверь давно мог его услышать и подняться. Но, будем надеяться, что всё обошлось.

— Вперёд, станичники! — заорал старшой, и все двинулись в чащу, в сугробы, забирая постепенно вверх на бугор.

— Ля-ля-фа! — орал Ерема, по колено, утопая в снегу.

Идти было трудно. Задыхаловка! Особенно в гору. И ещё нужно было держать строй. Почему-то ему вспомнился фильм «Чапаев», где белогвардейцы шли в психическую атаку и держали строй. «Хорошо, что по нам не стреляют», — подумал Ерёма, пытаясь держать строй, но всё равно ему казалось, что он, то отстает, то идет быстрее других. Пока он лез на бугор — чуть не задохнулся. Вспотел, но мороз все равно щипал нос и щеки. Орать было трудно, и поэтому он произносил только: «Ва-ва-ва-ва» на выдохе. Вдруг он услышал голос Олега:

— Ерёма, «ва-ва-ва» — не пойдет! Пой песню — легшее будет!

И Ерёма запел в такт, передвигающихся в сугробах, ног: «Эх. Ёб. Вашу. Мать. С вашими. Делами. Не хотите. Дочь. Отдать. — Так. Ебите. Сами!»

С боков раздался ржачь:

— Завязывай, Ерёма, и так трудно идти — не смеши! Это ты потом Семенычу споешь! Пой что-нибудь популярное!

Ерёма понял всю комичность ситуации и сам захохотал. Сил, во время смеха, действительно не было, и тогда он заорал: «О-па! Жо-па! О-па! Жо-па!» Но это его ещё больше рассмешило, и он на последнем всхлипе, чувствуя резь в животе, заорал: «А-а, а-а, а-а!» А глаза слезились от смеха и мороза.

Короче, загон был пустой, но пока все дошли до номеров — протрезвели.

— Не пускайте его больше в загон! — жаловался капитану старший. — Сил и так нет с похмелья, так он ещё смешит. Ерёма! Стой на номерах и не лезь не в свое дело. Снайпер, вашу маму! Лучше молоти по козлам и козам — больше проку!

— Как скажешь, начальник. — Ерёма и так пожалел, что пошел в загон — всех насмешил.

До обеда — всё пусто. Ещё четыре загона, но как в пустыне — никого. Снег мелким зерном сыплет с верху.

— Привал! — командует капитан. — Пообедаем, и дальше.

Прямо на просеке, наломав сухих нижних веток сосны, мужики моментально развели костер. Срубили березку с рогаткой, вбили её в тропу и сверху положили длинную жердь. Два больших котелка со снегом, моментально нагрелись и стали топить снег, который, как не подбрасывай, а всё мало. Но наконец-то котелки заполнились талой водой с прошлогодней хвоёй и мелким мусором коры, и закипели. В бурлящие котелки повалились пельмени, несколько куриных кубиков, лаврушка, грубо нарезанный лук и длинные кусочки сала.

— О да! Это бурлеск! — произнес Валя, глядя, как прекрасно варится обед.

— Ты где таких слов-то нахватался? — спросил его Андрей.

— Вчера в журнале прочитал.

— Что-то я тебя вчера с журналом не видел.

— У Сани в туалете был.

— Маленький мой, так ты ещё и читаешь в туалете? Там же темно!

— Не! — Саня туда лампочку провел.

— Вот те раз! А мы со спичками мучаемся. Ты чего ж друзьям-то не сказал, что там электричество? Мы бы тоже про бурлеск почитали.

Охотники весело улыбались. Андрюха видимо ещё от вчерашнего не отошел. А может так на него похмелье действует? А, может, тяпнул где втихаря?

— Вы дебилы — там выключатель.

— Не хами, начитанный ты наш, а то спирту не дам.

— У тебя есть? — очень тихо спросил Валентин лично Андрея.

— Я же врач, — ответил Андрей и заглянул в котелки. — По-моему, бурлеск уже готов.

— Валя, ты чё замерз-то? — обратился Макарыч к Микумину. — Я что ли стол готовить буду?

Обрадовавшись, что у Андрюхи есть спирт, Валя моментально накидал из своего рюкзака на расстеленный брезент холодных закусок, нарезал ещё сала и всё такое, и полез в кунг за ложками.

— Тарелки надо? — спросил он, высовывая голову из будки.