Фрэнк Харди - Власть без славы

На всех, с кем ему приходилось встречаться в Австралии, Дэниел Мэлон производил впечатление человека деликатного и мягкого. Но сегодня, прочитав газетные заголовки, он потерял всю свою кротость. Охваченный тревогой и гневом, он взволнованно шагал по аккуратно подстриженному газону. Как ни сильна была его вера в справедливость субсидий католическим школам, как ни восставал он против смешанных браков и против разводов, как ни глубоко верил в непогрешимость папы, непорочное зачатие, исповедь и святую троицу, для него не было ничего более справедливого и священного, чем борьба Ирландии за свою независимость.

Сообщения в сегодняшней газете заставляли его ирландское сердце обливаться кровью.

«Восстание в Ирландии. Серьезное положение в Дублине. Шинфейнеры [8] Участники массового национального движения в Ирландии «Шинфейн» (Sinn Fein — по-гэльски: «мы сами»), возникшего в начале девятисотых годов. поднялись на борьбу. Почтамт и жилые дома заняты повстанцами. Среди солдат и полицейских есть убитые. Повстанцы захватили часть города».

Повстанцы захватили часть города! Ирландский народ снова требует свободы — и требует ее с оружием в руках! Только об этом важном событии и думал теперь Мэлон.

Он ничего не знал о колебаниях и неурядицах, предшествовавших восстанию. Он не знал о том, что накануне восстания ирландские националисты никак не могли прийти к соглашению между собой. Он забыл, что Британия вооружает протестантскую северную Ирландию. Ему неизвестно было о предательстве епископов и о желании Ватикана заключить сделку с Англией.

Вероятно, Мэлону следовало бы знать, какова будет точка зрения Ватикана; он мог бы сообразить, что Ватикан испугается, как бы ирландский народ, сбросив ненавистное иго английских землевладельцев, не ограничил заодно и власть крупнейшего землевладельца Ирландии — католической церкви. Но Мэлон думал только о борьбе ирландцев за независимость. Все остальное отступало на второй план; главное — повстанцы захватили часть города! Он забыл даже о деле О’Хики, в котором сам принимал участие. О’Хики выступил тогда открыто против епископов и Ватикана. Он требовал, чтобы в новом Католическом университете было введено преподавание гэльского языка. И именно тогда Дэниел Мэлон, монсеньёр Мэлон, ректор колледжа Мэйнут, сыграл довольно неблаговидную роль в заговоре, который привел к тому, что просьба О’Хики о справедливом суде в Риме осталась без последствий, а сам он стал жертвой злостной клеветы, был отлучен от церкви и умер, всеми покинутый.

Если бы сейчас, в 1916 году, доктор Мэлон жил в Ирландии, он, возможно, был бы настроен иначе, но он находился в Австралии, а повстанцы захватили часть Дублина, и Мэлона волновали патриотические чувства.

Видения кровавых боев, страх за старуху мать, оставшуюся в Ирландии, боль за судьбу своего народа, старая ненависть к Англии — все это проносилось в его голове бешеным вихрем. К этим мыслям примешивалось еще горькое ощущение бессилия и одиночества.

Он еще несколько раз перечитал газетные сообщения, потом быстро зашагал по лужайке к своему дому. Листья, красные и желтые, оранжевые и коричневые, ковром устилали траву и шуршали под ногами. В Мельбурне наступила осень, а в Дублине была весна, и повстанцы захватили часть города.

Мэлон прошел в свой кабинет и больше часу просидел за письменным столом в глубокой задумчивости. В эту ночь он не сомкнул глаз.

На следующее утро в газетах появилось заявление Конна — архиепископ скорбел по поводу кровавых событий и высказывал свое неодобрение шинфейнерам, прибегнувшим к насилию, — старик знал, что такова будет политика Ватикана, и сообщил об этом Дэниелу Мэлону, когда тот потребовал у него объяснений.

Они пререкались целый час. Дряхлый архиепископ оставался непоколебимым, несмотря на пылкую тираду против Англии, произнесенную его помощником, и просьбу о том, чтобы они по крайней мере держались нейтральной позиции, пока не выяснится, как смотрит на восстание их паства.

Наперекор старику, Мэлон выступил в печати с осторожной защитой восставших. «Я глубоко огорчен всем происшедшим и с величайшим прискорбием думаю о человеческих жертвах, — писал он, — но мы не должны забывать о фактах. Зная о том, что происходило в Ирландии до и после объявления войны, я не слишком удивлен этими событиями…» Дипломатически сославшись на то, что «архиепископ уже высказал свое отношение и, без сомнения, точно выразил мнение всех здешних католиков», Дэниел Мэлон осудил британское правительство за его уклончивую политику в отношении ирландского гомруля. «Надеюсь, — заканчивал он свою статью, — что те, которые уже сейчас требуют казней, сначала разберутся, кто же несет ответственность за это восстание».

До пасхальной недели 1916 года Дэниел Мэлон ни разу не высказывался публично о войне. Многие католики вступили в австралийскую армию, но немало было и таких, которые примкнули к движению против воинской повинности, приобретавшему все больший размах. Официальной, единой точки зрения на войну и воинскую повинность не существовало — католическая церковь держалась в стороне от всяких споров по этому вопросу. Но после ирландского восстания среди духовенства и ирландско-католической части рабочего класса усилились антибританские настроения. Дэниел Мэлон чувствовал, что атмосфера накаляется, и соответственно перестраивался на новый лад.

Совершенно по-другому отнесся к ирландскому восстанию Джон Уэст: он видел в нем помеху военным усилиям союзников и не замедлил высказать это. В последнее время он стал еще более рьяным патриотом. Только в первые часы, дни и недели после попытки ограбить Дом профсоюзов деятельность его в помощь войне временно отошла на задний план.

Газеты описывали ограбление в самых драматических тонах. Джон Уэст прочел первые сообщения об этом за завтраком. Между тремя полицейскими и тремя взломщиками произошла перестрелка — вот что значили слышанные им выстрелы. Первый полицейский вбежал на лестницу и крикнул: «Кто там? Сдавайтесь, полиция!» В ответ раздались выстрелы, и полицейский упал замертво. Второй полицейский включил на первом этаже свет и тоже побежал наверх. Боров и Дик Брэдли в темноте проскользнули мимо него и помчались по коридору, рассчитывая удрать в машине Тэннера (которая, кстати сказать, уже уехала), но наткнулись на третьего полицейского. Началась перестрелка. Брэдли получил две пулевые раны и, истекая кровью, пополз вверх по лестнице. Тем временем к полицейским прибыло подкрепление, и троих незадачливых взломщиков окружили. Брэдли и Боров, оба тяжело раненные, были отправлены в больницу. Вуд забрался на узкий балкончик второго этажа и притаился, надеясь пробраться оттуда к месту, где, по уговору, должен был ждать Ласситер со второй машиной; на этом балкончике его и схватили полицейские.