Вячеслав Пьецух - Жизнь замечательных людей: Повести и рассказы

Или вот Эрнесто Че Гевара, стрелок по составу крови, который тоже погиб нелепо-трагически, но прежде прославился на весь мир... Иностранец, аскет, врач-дерматолог по образованию, сам с детства страдавший жестокой астмой, таскался он, таскался по лепрозориям Южной Америки, потом случайно встретился в Мехико с адвокатом Фиделем Кастро, сел на «Гранму» и поплыл спасать неведомый кубинский народ от бедности, невежества и еще той довольно туманной скорби, которая у латиноамериканцев, кажется, называлась – гринго-империализм. После он совершил героический рейд из предгорий Сьерры-Маэстры в провинцию Лас-Вильяс, за что был произведен в майоры Повстанческой армии, победоносно въехал в Гавану на американском вездеходе вместе со второй супругой Алеидой Марч, после был назначен директором Национального банка, а затем министром промышленности, однако на мирном поприще себя не нашел и отправился спасать неведомый боливийский народ от бедности, невежества и гринго-империализма. Тамошние страдальцы приняли его холодно, в результате кубинский десант вскоре перебили правительственные войска, а сам Че Гевара был расстрелян в селении Игера младшим лейтенантом Марио Тераном, который в историю не вошел. А вот Че вошел, несмотря на то, что нынче по Гаване бродят совершенно лысые собаки, в универсальном магазине на авенида Де Лос Президентос торгуют исключительно домашними тапочками, а жители острова Свободы с тоскою смотрят в сторону Одессы, которая и прежде-то была далеко, а теперь отстоит губительно далеко...

– Послушай, Нашатырев, – сказал Тимур своему соседу. – Ты часом не знаешь случая, чтобы какая-то революция дала глубоко положительный результат?

– Нет таких случаев! нет и не может быть! В частности, по той простой причине, что всякая революция стремится как-то устроить нищих, но ведь нищенство – это редко когда следствие необходимости, а чаще специальный настрой души!.. Ну, то есть все, чего ни коснись, свидетельствует о том, что человек есть своеобразное заболевание природы, и, как всякое заболевание, оно должно себя исчерпать. Одно из двух: либо этот биологический вид выродится в придаток к сотовому телефону, либо он вернется к естественному способу бытия...

– Это примерно как?

– А так, как, например, существует наш сторож Иван Ильич: сидит себе человек на солнышке и сидит! Стихов не пишет, в интригах не участвует, пользуется известностью только среди соседей по этажу, в Англии не бывал, – а ты посмотри на его физиономию: такое выражение, точно он освоил всю философию от Аристотеля до Ясперса и в результате пришел к заключению, что все это полная чепуха.

Заслышав слово «интрига», Движков подумал, что уже давно должен был бы объявиться саратовский оппонент, – видимо, дело плохо, видимо, его точно перехватили молодчики из частного охранного агентства «Каменная стена». Тут он, конечно, дал маху, понадеявшись на авось; нет чтобы подстраховаться, например, загодя спрятать саратовского оппонента в сторожке у того же ночного сторожа Ивана Ильича, – тогда подлецу Московкису век было бы не видать председательского молотка... Вообще этот самый Иван Ильич тоже в своем роде замечательный человек, ибо он как-то умудрился пропустить Финскую кампанию и Великую Отечественную войну...

– Ведь на самом деле в Англии побывать, – продолжал старший бухгалтер Нашатырев, – это извращение какое-то, потому что до нее три тысячи километров, это так же противоестественно для человека, как существование под водой...

Движков, впрочем, его не слушал; он был так расстроен историей с саратовским оппонентом, что с горя раскрыл книгу и стал читать. «Огонь ли так мелькнул, или оттого, что всем хотелось разглядеть прежде всего лицо этого человека, но только странно так вышло, что все при первом взгляде на него увидели прежде всего не лицо, не одежду, а улыбку. Это была улыбка необыкновенно добрая, широкая и мягкая, как у разбуженного ребенка, одна из тех заразительных улыбок, на которые трудно не ответить тоже улыбкой...»

Вдруг раздались громовые аплодисменты: это подлец Москов-кис закончил программную свою речь и теперь, победительно улыбаясь, поправлял на лице очки.

– Сдается мне, – сказал старший бухгалтер Нашатырев, – что акционеры все-таки Московкиса предпочтут...

– Им же, дуракам, хуже, – сказал Тимур. – Тут уж ничего не поделаешь, потому что дураками должны управлять тоже самое дураки. Нет, Россия еще не выпила свою чашу, самое интересное впереди!

Даром что граф Ксавье де Местр, сочинивший от скуки и по случаю заключения на гауптвахте знаменитое «Путешествие вокруг моей комнаты», был неинтересный писатель и дилетант, у него нашлось множество подражателей, вплоть до Сомерсета Моэма, который означенного сочинения даже и не читал. Это неудивительно еще и по той причине, что история изящной словесности знает немало случаев, когда писатели выдумывали сюжеты, которые были не в состоянии разрешить. Понятное дело, преемников подмывало исправить недоработку, по-новому и вполне использовать выдумку предшественника, что, впрочем, удавалось натужно и не всегда.

То есть неудивительно, что в один прекрасный день и мне, грешному, показалось страсть как заманчиво попутешествовать по моей комнате, передать свои странствия в картинах и соображениях, присовокупив идущие к делу воспоминания, и, таким образом, освободиться, исторгнуть из себя наболевшее за последние десять лет. Писателю почему-то время от времени требуется освободиться, исторгнуть из себя наболевшее, – видимо, потому, что он не умеет рыдать, сводить счеты, жаловаться и разговаривать по душам. А тут сама собой подворачивается возможность совершенно избавиться от того, что наболело за последние десять лет. Наболело же ох как много, поскольку вот уже десять лет, как на дворе бесчинствуют зловредные времена, и, с другой стороны, легче всего высказаться посредством путевых записок, жанра вроде бы легкомысленного, но синтетического и необъятно поместительного, как дедовский чемодан.

Начать следовало с вопроса: зачем люди путешествуют? – обращенного к себе, грешному, и вовне. Зачем они крохоборничают одиннадцать месяцев в году, отказывая себе чуть ли не в хлебе насущном? зачем вступают в нудные препирательства с шалопаями из туристических агентств, которые запросто могут надуть? зачем долго и тревожно собираются, соображаясь с путаными списками, и при этом обязательно забудут что-нибудь такое, без чего невозможно прожить и дня? зачем они томятся по вокзалам, едят не вовремя и черт-те что, провоцируют рост преступности, оставляя свой багаж без присмотра, терпят притеснения от транспортников и портье, а главное, ежечасно рискуют жизнью, которой даже экзотическая инфекция так не угрожает, как угрожают обыкновенные пароходы, самолеты и поезда?! Одним словом, к чему это все, если ходьба по московским тротуарам в ноябре месяце не менее опасна и так же полирует кровь, как восхождение на Эльбрус? Если в окошке напротив угадываются такие открытия и тайны, какие не подразумевают даже неразгаданные халдейские письмена... Сдается, общечеловеческая страсть к путешествиям – это от недостатка ментальных сил.