Алексей Притуляк - Узник №8

— Д-да, — нерешительно произнёс узник, начиная, кажется, понимать, куда клонит начальник тюрьмы. — Видимо, это так.

— Вот я и говорю. Это стало бы прекрасным подтверждением вашей готовности встать на путь исправления. И я мог бы со спокойной совестью похадатайствовать перед администрацией о вашем освобождении.

— О! — неопределённо выдохнул узник.

— Я уж не говорю об этом злосчастном письме, — продолжал надзиратель с усмешкой, дающей понять, что у него на руках все козыри, и партия узника проиграна ещё до того, как началась. — Оно будет разорвано мною собственноручно, тотчас же, как только вы сделаете это.

— Что сделаю?

— Как?! Вы отказываетесь?

— Помилуй бог, господин начальник тюрьмы! Я только пытаюсь понять, что́ я должен сделать.

— Ах, это… Я не сказал? Всего-то вам нужно сделать так, чтобы пожарник уже никогда не смог коснуться даже локона моей дочери, не то что лона.

— То есть?

— Никогда. Понимаете?

— Понимаю. Я должен вызвать его на дуэль?

— На дуэль? — поднял брови надзиратель. — Хм… Интересная мысль. Такое мне не пришло в голову, а ведь это, пожалуй, трезвое предложение. К сожалению, эта ваша замечательная идея практически неосуществима. Тем более, что исход дуэли трудно предсказать. Гораздо проще вам будет просто убить его.

— Вот как…

— Кажется, вы не готовы делом доказать свою непричастность? Что-то такое мне послышалось в вашем тоне… Пожалуй, я передам это письмо господину надзирателю и…

— Нет, что вы господин начальник! — воскликнул узник, собираясь, кажется, снова рухнуть на колени. — Вы что-то не так услышали. Конечно же я согласен.

— Да?.. Ну что ж… Это уже речь не мальчика, но мужа. Я не сомневался в вашей честности, господин узник, в вашей готовности встать на путь исправления, повернуть несправедливо сложившееся о вас отрицательное мнение к полюсу прямо противоположному.

— Да, я готов.

— Прекрасно, прекрасно. Значит, завтра. Завтра вечером пожарник будет здесь, в вашей камере. Уж я найду способ доставить его сюда, у меня уже есть план.

— Не сомневаюсь в вашей мудрости, господин начальник тюрьмы.

— Я тоже, — кивнул надзиратель. — Ну что ж, могу сказать, что я доволен результатом нашей беседы, господин узник. Вы оправдали доверие, которое я питал к вам исподволь, предчувствуя в вас человека честного, преданного, готового отстаивать истину и свою невиновность.

— И вы не ошиблись, господин надзи… господин начальник тюрьмы.

— Угу, угу… — лицо начальник тюрьмы немного окислилось от оговорки узника, но довольство от результата беседы помогло преодолеть мгновение недовольства. — Ну что ж, прощайте, господин узник, а вернее — до завтра.

Надзиратель решительно повернулся, не дожидаясь ответа узника, и быстро покинул камеру. Кажется, ему уже становилось дурно от царившей в этом тесном помещении затхлой и смрадной духоты.

— Простите, господин начальник, ещё один вопрос напоследок, — спохватился узник, когда дверь уже почти захлопнулась. — Скажите, умоляю, идёт ли на улице дождь?

— Да-да, письмо пока побудет у меня, до завтра, — отвечал из-за двери начальник, не расслышавший, видимо, вопроса.

Лязгнул засов. В наступившей грохочущей тишине узник растерянно оглядел свою камеру, словно ждал от неё ответов на вопросы «Что же делать?» и «Зачем это всё?».

Усевшись на лежак, он по своей привычке окунулся лицом в давно не мытое тепло подставленных ладоней, простонал:

— О боже, боже, за что ты наказываешь меня? Или я мало наказан? Да, я преступник, но разве недостаточно тебе того, что я уже отбываю наказание по делом своим? Чего ещё ты взыскуешь? В какую бездну ты хочешь низвести меня и есть ли бездны ещё более глубокие, чем та, в которой стенаю я сейчас?

Он хотел было улечься на топчан, но засов лязгнул снова. На пороге камеры стоял сын надзирателя.

— Ну что, узник, что тебе сказал господин начальник тюрьмы? — спросил подросток, принимая вид совсем уж взрослый и серьёзный.

— Вам лучше не знать об этом, господин сын надзирателя, — отвечал узник с горечью.

— Да я всё равно знаю, — возразил мальчик. — Отец хочет, чтобы ты пристукнул пожарника.

— О боже, боже!

— Бежать тебе надо, узник.

Заключённый выпрямился, отнял ладони от лица и с ужасом уставился на юного собеседника.

— Бежать? — выдохнул он. — Откуда? Куда?

— Отсюда. В другую тюрьму, — был ответ. — В этой тебя надзиратель убьёт рано или поздно. Не ты первый.

— Но как? В другой тюрьме меня никто не ждёт.

— Ещё как ждут, — уверил сын надзирателя. — Беги хоть в Дальнюю, что за Выселками, хоть в ближнюю, что на улице Копателей — везде тебя примут с распростёртыми объятиями. Узники везде нужны.

— Не подавайте пустых надежд, юноша, умоляю, — скорбно произнёс узник.

— И совсем они не пустые, — возразил сын надзирателя. — Я разговаривал с надзирателем Ближней, он мой дядька. Да я, говорит он, вашего узника хоть сейчас готов принять и обеспечить ему камеру в лучшем виде. Так что сегодня и побежишь.

— Сегодня!

— Ну да, а чего ждать-то. В Ближней тебе нормально будет; дядька у меня что надо.

— Сегодня я не могу, у меня есть одно дело.

— Это ты про сеструху, что ли? — покривился мальчик. — Да ну, ерунда. Быстренько изнасилуешь её, и дёру. Тем более, если останешься, отец убьёт тебя, слово даю. А так — представь, какая у него рожа будет, у проклятого, когда ты сеструху попортишь и ноги сделаешь, вот умора! — и мальчишка рассмеялся.

— Но это будет бесчестно, — упорствовал узник. — Не в моих правилах избегать наказания за преступление. К тому же я причиню девушке психологическую травму, я как бы стану отцом будущего ребёнка госпожи дочери надзирателя. Не могу же я тут же и бежать — это не по-человечески.

— Да тебе не всё равно? — усмехнулся сын надзирателя.

— Я порядочный человек.

— Ну, как знаешь. Я тебя предупредил. Ладно, тогда — завтра. Если доживёшь.

— Завтра? Завтра — пожалуй. Хотя…

— Пожарника тебе убивать совсем не обязательно, — продемонстрировал мальчик свою осведомлённость.

— Но я обещал, — пожал плечами узник. — А кроме того, письмо, которое…

Мальчишка снова усмехнулся и с развязной деловитостью достал из кармана мятый листок.

— Вот это, что ли?

— Как? — воскликнул узник. — Откуда?

— От верблюда.

— Но ведь господин надзиратель при мне, минуту назад, зачитывал строки из этого письма!

— Да ничего подобного. Просто он его наизусть знает, а бумажка у него была из моей школьной тетради, с этим дурацким сочинением, за которое училка влупила мне пару. Дура дурная. Так что он только вид делал, что читает. Я это письмо у него ещё давеча стибрил.

— Я в растерянности… — промолвил узник. Он и в самом деле был, кажется, подавлен.