Алексей Притуляк - Узник №8

— Только господин узник, кажется, предпочитает живой «му» неживую «же», — рассмеялась дочь. — Ему дороже кусок картона, ему веселей с ним, он хочет шептать ему по ночам любовные глупости.

— О боже, боже! — снова простонал узник. — Да гори оно всё огнём!

— Хорошо, договорились, — тут же подхватила девушка. — Мама, возьмите-ка эту рожу на полке.

Жена надзирателя подошла к стеллажу и взяла фотографию женщины. Посмотрев на неё с минуту и покачав головой — не понять, одобрительно или с осуждением, — протянула дочери. Та небрежно, с довольной улыбкой, спрятала фотографию в карман передника. Потом приблизилась к узнику, поднесла кулак к его лицу и разжала пальцы. Заливисто засмеялась, показывая пальцем на удивлённое лицо узника.

— Как? Где же она? — оторопело произнёс тот.

— Вы меня за дуру считаете, господин узник, — подняла брови девушка. — В надёжном месте, не волнуйтесь, жива, здорова и сыта ваша радость, дожидается расплаты.

— Расплаты? Разве я ещё не заплатил вам?

— Вот только не надо прикидываться дурачком, узник, — покачала головой дочь надзирателя. — Вы же прекрасно поняли, что́ я имею в виду.

— А что вы имеете в виду?

— Ты пойми, милок, — снова возникла жена надзирателя, — ведь у тебя всё равно пожизненное, так что тебе изнасилованием больше, изнасилованием меньше — всё едино.

— Что значит больше-меньше? — оторопел узник. — Я ещё никого в своей жизни не насиловал.

— Во как! — удивлённо всплеснула руками женщина. — Никого. В твои-то годы… Святой господь вседержитель! Ну так и тем более тогда, милок, и тем более. Жизнь-то скоро кончится, а ты в ней никого ещё не снасильничал, так девственником и помрёшь.

— Но я не насильник! — возразил узник

— А чего же тогда здесь сидишь? — пригвоздила его жена надзирателя и кивнула в знак неопровержимости приведённого аргумента.

— Это… — растерялся узник, — это драма моей жизни.

— Он убийца, — пояснила дочь надзирателя матери.

— Да бог с вами, что вы такое говорите! — воскликнул заключённый. — Я никого не убивал.

— Алиментщик, поди, небось, — понимающе предположила мать.

— Я честный человек! — отчаянно воскликнул узник.

— А-а, понятно, — кивнула дочь. — Не даром же у него эта фотография стоит. Понятно. А то он мне тут в уши дует: какая-то женщина, какая-то женщина… Всё ясно.

— Не знаю, о чём вы подумали, но это совсем не то, — пытался оправдаться узник.

— Надо у отца спросить, чего он тут сидит, — сказала мать.

— Я уже спрашивала, он не знает, — пожала плечами дочь.

— Ну, значит, так то и надобно, — подвела итог жена надзирателя.

— Вот вы, я вижу, женщина простая, добрая, — с надеждой обратился к ней узник. — Скажите же мне, идёт ли на улице дождь?

— Да почём же мне знать-то, милок, — удивилась та неожиданному вопросу. — Я же не господь бог. Если идёт, так на то, значит, воля божья. А если не идёт, значит, так тому и до́лжно быть.

— Давайте наконец говорить о главном, — напомнила дочь.

— О главном? — спохватился узник. — Давайте. А вы кто по убеждениям?

— Я ещё раз предлагаю поговорить о главном, — настаивала дочь. — А если нет, так мы пошли.

— В самом деле, милок, наплюём-ка на убеждения, — подхватила мать. — А то будто нам и поговорить не о чем окромя убеждений-то.

— Сегодня вечером, вы согласны? — обратилась девушка к узнику.

— Что? — узник испуганно уставился на неё. — Побег? Нет, я законопослужный гражданин и честный человек.

— Ты милок, смотрю, не понимаешь, или придуряешься, — лукаво улыбнулась жена надзирателя.

— Послушайте, узник… — вступила дочь, беря заключённого за руку и настойчиво заглядывая ему в глаза. — У меня будет ребёнок.

— Поздравляю! — отозвался тот.

— Это не смешно, — отмахнулась девушка. — Если отец узнает, что я беременна от пожарника, он меня убьёт.

— Он не любит пожарных? — удивился узник.

— Он не любит пожарника , — с нажимом отвечала дочь. — Ненавидит. Его просто трясёт от него. А моя девственность для отца — так просто фетиш.

Узник непонимающе посмотрел на неё, на носки своих тапок, на жену надзирателя.

— Вы хотите сделать аборт? — спросил он наконец.

— За аборт он меня убьёт ещё вернее, он страстный противник абортов, почему, вы думаете, нас у него пятеро детей.

— Пятеро… — задумчивым эхом отозвался узник.

— Он убил свою первую жену за то, что она сделала аборт, — продолжала девушка.

— Ужас!

— Вот у нас только один выход и остался, как есть один, — сокрушённо покачала головой жена надзирателя.

— Бежать с пожарным? — предположил заключённый.

— Отсюда не сбежишь, — усмехнулась девушка.

— На тебя вся надёжа, милок, — доверительно прошептала жена надзирателя.

— Не понимаю, — покачал головой узник. Он в самом деле не понимал, чего от него хотят эти женщины.

— Ну тебе же всё равно сидеть не пересидеть, голубь, — принялась терпеливо объяснять жена надзирателя. — Тебе что так, что этак — пожизненно тут куковать. Так сделай себе приятно и нам хорошо.

— И что же я должен сделать?

— Ключик в замочек, — игриво ответила жена надзирателя, — меч в ножны, болтик в гаечку… Ну?

— Я не слесарь, я работник умственного труда.

— Чтобы детей умом делали, такого я не слыхала, — оторопело произнесла мать.

— Я тоже, — отозвался узник.

— Ну вот и славно, — обрадовалась жена надзирателя, — вот и договорились. Сегодня, стало быть, вечером и сладим дело, ага?

— Да как хотите, — пожал плечами узник. — А какое дело?

— Святая дева, пресвятая богоматерь, храни господь и святые твои… — вздохнула жена надзирателя и во вздохе её впервые почувствовалось то ли нетерпение, то ли досада. — Да что же это за дундук-то, ей богу! Как ты столько детей-то настрогал, если ни бельмеса в этом не смыслишь?

— Сколько? — опешил узник.

— Отвечай, охломон ты этакий, — окончательно потеряла терпение жена надзирателя, — будешь сильничать девку или нет?!

— Тише, мама, тише, — зашикала дочь надзирателя. — Вы не понимаете, узник. У меня будет ребёнок. От пожарника. Этого нельзя. А от вас — можно, если вы меня изнасилуете. Понимаете теперь? Отцу просто не к чему будет придраться. А вы получите свою радость. И не одну. Обещаю снабжать вас мухами весь срок вашего заключения, то есть пожизненно.

— Ах вот в чём дело! — простонал узник, наконец-то уразумев желание женщин. — О боже, боже! O tempora, o mores! [2] O tempora, o mores! — О времена, о нравы! ( лат ) О трагифарс души человеческой, о горе от ума!

— Слава богу, наконец-то, — с облегчением вздохнула мать. — Ну и ладно. Теперь ешь свой обед, милок, а то, я чай, остыло уже всё. Того и гляди отец пожалует, нагорит нам тогда всем.

— Так вы согласны, узник? — уточнила дочь.