Галия Мавлютова - Свет в окошке

В соответствии со служебными инструкциями Дмитрию запрещалось участвовать в виртуальных дискуссиях, поэтому он лишь тихо умилялся многочисленным высказываниям сталинистов, демократов, либералов и просто отчаявшихся людей. Дмитрия забавляла душевная простота комментаторов. Неужели они не понимают, как глупо выглядят? Но даже этой забаве Дмитрий уделял слишком мало времени, которого катастрофически не хватало для карьеры: ну не тратить же его на безделушки?

Однажды у него произошел странный диалог с одноклассником, который пожаловался на супругу:

– Как она включит эту дурацкую музыку, то ли Глюкозу, то ли Галлюцинацию, с ума сойти можно! Сама уже стала, как галлюцинация. Разругались в пух и прах!

– Разве можно поругаться с женой из-за нескладной музыки? – Дмитрий с недоумением воззрился на приятеля.

Тот долго рассматривал Дмитрия, словно увидел его впервые в жизни.

– Да ты что! – воскликнул он наконец. – Да за эту музыку ее убить мало!

И отвернулся, вконец расстроенный, и лицо у него было какое-то озверелое. Да, этот запросто убить может. С таким-то лицом…

Дмитрий задумался. Муж злится на жену из-за музыки, а она злится на него за другие грехи, более основательные. Все чем-то недовольны: он музыкой, она еще чем-то – каждый видит в другом одни недостатки. Поневоле возникает раздражение. И ничего с этим нельзя поделать. «А если Юлю тоже во мне что-то раздражало? Наверное, она страдала из-за моей работы. Я редко бываю дома. Прихожу только на ночь. Всю жизнь и все мое время забирает карьера, но я не могу без этого. Если отнять у меня работу, я погибну».

Дмитрий загрустил. Давно его так не разбирало. Он вдруг посмотрел на свою жизнь с высоты будущих, еще не наступивших лет. «А что будет со мной через десять лет? Пятнадцать? – подумал он, уходя в мысли и выпадая из разговора. – Меня ждет полное отупение. Страшно. Неужели эти мелочи невозможно принять? Ведь и я чем-то раздражаю окружающих». Дмитрий сухо попрощался с приятелем, долго размышлял о сложностях современной жизни и вдруг понял, что он больше не хочет жениться. Ни на ком. И никогда. Пусть все будет как есть, как определила судьба. Он принадлежит самому себе, и этого достаточно. Честный налогоплательщик, законопослушный гражданин – разве этого мало? Можно оформить какое-нибудь ненавязчивое опекунство над сиротой, чтобы и времени как можно меньше тратить и совесть оставалась спокойной. Юлю он давно не видел, ничего о ней не знал, ведь они были из разных слоев общества и нигде не могли пересечься.

И снова потекли дни – иногда ровной рекой, чаще бурным потоком, и уже некогда было думать о прошлом и о несостоявшемся настоящем… Все у него было хорошо: работа, быт, встречи с друзьями, родителями, свидания с женщинами. Налаженная жизнь требовала контроля и дисциплины. Постепенно Дмитрий становился сухим и немного черствым человеком, о чем ему иногда намекали женщины во время редких свиданий, но он небрежно отмахивался: дескать, какой есть, тем и хорош. Любите меня таким, другого не дано. Он чувствовал себя счастливым.

…Перед Новым годом, в праздничной сутолоке, они снова столкнулись с Юлей в дверях, сразу узнали друг друга, замешкались. От неловкости положения она запнулась и пошатнулась, собираясь упасть, но Дмитрий снова ловко подхватил ее невесомое тело.

– Это уже становится привычкой, – сказал он, ощущая, как внутри его пляшет и радуется счастье – то самое, забытое, зацементированное временем и житейской суетой.

– Что? Наши предновогодние встречи? – сказала она, оставаясь лежать на его руке.

Он чувствовал, как ее тело вспоминает его ласки, отзываясь на тепло руки. Входящие и выходящие люди останавливались возле двери, забыв о предпраздничной спешке, недоуменно разглядывая странную пару, загораживающую выход, а они все продолжали диалог, словно находились на необитаемом острове.

– Нет, привычка падать при моем появлении, – засмеялся Дмитрий, крепче сжимая ее талию, не обращая внимания на столпившуюся публику.

– Это все из-за каблуков, я жертва моды, – улыбнулась Юля, и Дмитрий заметил в ней что-то новое; она стала другой за время разлуки. Такой он ее не знал: бывшая жена явно изменилась и, кажется, в лучшую сторону.

– Я думала, что мы встретимся в том ресторанчике, – сказала она, обхватывая рукой его предплечье: в таком перехвате они стали целым существом, и не различить было, где мужчина, а где женщина, настолько они были едины.

– Я тоже туда ходил каждый вечер, ужинал там, – смущенно признался Дмитрий, с радостью ощущая, как к нему возвращается жизнь в том виде и качестве, в котором она и должна существовать.

– И я каждый день, – призналась Юля. И захохотала, откинув голову. И этот смех больше не раздражал Дмитрия.

Он сильнее обнял Юлю, словно боялся, что ее у него отнимут, и не важно кто, люди ли, обстоятельства ли…

– Почему ты не звонила? – сказал он, вглядываясь в Юлино лицо, – оно светилось, как лампадка в ночи, как свеча в окне.

– Ты мой свет в окошке, Митенька, – сказала Юля бабушкиным голосом. – Я ждала, когда ты мне позвонишь. И дождалась!

Народу уже набилось много как с той, так и с другой стороны двери, но, несмотря на предновогоднюю суету, никто не осмеливался побеспокоить их, словно люди боялись нарушить что-то незримое, невесомое, и все терпеливо чего-то ждали. Ведь вряд ли кто-то осмелится погасить тот самый свет в окошке, который зажгла любовь.