Кобо Абэ - Вошедшие в ковчег. Тайное свидание

Мужчина вышел в коридор ей навстречу и начал оправдываться:

— Поверьте, я не виноват. Объяснить это трудно, но…

Кивнув с понимающим видом, точно успокаивая его, женщина проскользнула в комнату. Иронически улыбаясь, она обвела взглядом фотографии обнаженных девиц, развешанные по стенам, и подошла к кровати. Скомкав лежавшие рядом листки туалетной бумаги, она ухватила ими странный предмет, стоявший прежде между ног у врача.

— Знаете, что это такое? — спросила она.

Как объяснила женщина, это был сосуд для сбора мужского семени. Существует система продажи его Банку мужского семени; цена назначается с учетом целого ряда критериев: возраста, состояния здоровья, внешности, физических данных, коэффициента умственного развития, показателя наследственности; для врача установлена цена в тысячу двести восемьдесят иен за грамм. Не будем сейчас обсуждать саму проблему, но дело в том, что врач уже несколько дней извергает семя. Хотя количество желающих подвергнуться искусственному оплодотворению не так уж велико, но, поскольку он чрезвычайно активно поставляет семя, доля его и Банке мужского семени непрерывно растет, и возникла опасность, что, если так пойдет и дальше, он станет отцом большинства зачатых искусственно детей. Причина здесь новее не в честолюбивом замысле увеличить число своих потомков, а скорее в меркантильности. И хотя, если заниматься этим все триста шестьдесят пять дней в году, можно заработать всего-навсего пятьдесят тысяч иен, всегда найдется сколько угодно готовых на все скупцов. Взять, к примеру, эти дома: их наметили к сносу в течение года для расширения больничного кладбища, и уже отключен водопровод, но, поскольку квартирная плата не взимается, здесь осталась часть жильцов.

Женщину позвали — пора, мол, ехать.

Она подошла к окну и помахала кричавшему.

— Тот, что пониже ростом, заместитель директора клиники. По совместительству он заведует отделением хрящевой хирургии. Я его секретарь, — представилась наконец женщина и, взяв брюки врача, вытащила из кармана связку ключей. Потом, собираясь унести магнитофон, заметила, что в нем нет кассеты, и удивленно повернулась к мужчине. Мужчина, притворяясь, будто не замечает ее взгляда, смотрел в сторону.

Когда они сошли вниз, носилки с врачом уже были задвинуты в фургон. Толстяк занял место водителя. Секретарша села рядом с ним, а мужчина и заместитель директора клиники устроились на скамье возле носилок.

Фургон тронулся, заработал кондиционер. Наверно, и в «скорой помощи», которая увезла жену, все было точно так же. Когда машина перевалила через холм, показалось стоявшее вдалеке от плохо вымощенной дороги длинное деревянное строение в два этажа, обнесенное невысокой проволочной оградой — там были скорее всего больничные палаты, — оно тянулось без конца, насколько хватал глаз.

На западе начали собираться тучи. Пожалуй, скоро пойдет дождь.

— Все-таки почему…

Заместитель директора клиники, не отвечая мужчине, откинул полотенце, прикрывавшее бедра врача, и многозначительно посмотрел на мужчину.

— Куда мы едем?

— Необходимо доставить его в клинику.

— Ну а я?..

— Может быть, вы подождете меня в моем кабинете? Покончу с формальностями и сразу приду.

— Но что же все-таки происходит? Ничего понять не могу.

— Да, регенерационные возможности его семени были уникальными.

— Я должен срочно вернуться в свою фирму, на вторую половину дня назначено совещание…

— Современная медицина не сделала ничего, чтобы выяснить механизм возбуждения.

Наконец впереди появилась кленовая роща — здесь кончалось двухэтажное деревянное строение. За площадкой, покрытой красной глиной, начиналась глубокая низина. Оттуда уступами поднималось огромное здание. Скорее всего то самое, которое мужчина видел из-за холмов с крыши дома 5–4. Здание это — этажей в пятнадцать, сужавшееся кверху, — раскинуло внизу четыре могучие лапы и, точно зловещая птица, впилось когтями в землю.

Навес, прикрывавший одну из простертых лап, находился на уровне красной глинистой площадки. Миновав несколько групп мужчин в белых халатах, игравших в мяч, машина въехала прямо в центральную часть здания. Мужчина и секретарша вышли, а фургон тотчас куда-то умчался.

Кабинет заместителя директора клиники был на самом верхнем этаже.

И вот я сижу сейчас в комнате дома под номером 5–4 и делаю очередную запись в тетради. В той самой увешанной фотографиями обнаженных женщин комнате, где жил дежурный врач. Ключ от комнаты дал мне заместитель директора, ведь мне надо было где-то переночевать. Магнитофон прекрасный, и, если отвлечься от того, что в доме нет воды, никаких особых неудобств я не испытываю. Врач лежит в отделении хрящевой хирургии и, кажется, до сих пор не пришел в себя.

Уже ночь. Почти одиннадцать. Писать я начал с самого утра и успел обработать всего одну кассету. Это лишь треть намеченного на сегодня. Если же посчитать, сколько мне предстоит работы в ближайшие дни, то сделано меньше одной шестой. Никогда не думал, что писать так трудно.

Может быть, я слишком вдаюсь в детали. Выбрать по памяти нужные звуки из множества шумов, трудноразличимых, словно доносящихся сквозь плотный войлок, — это поистине ювелирная работа, вроде сборки часов. Если бы я был лаконичнее и, не отрываясь, писал всю ночь, то, возможно, к утру смог бы исполнить обещанное. Но я безумно устал. С непривычки болит большой палец. Пишу неразборчиво. На сегодняшнюю ночь хватит. Буду ли я продолжать — об этом еще нужно подумать, когда выведаю завтра утром у жеребца его истинные намерения.

Честно говоря, меня все это не устраивает. Не покидает ощущение, будто жеребец ловко меня одурачил. И как бы скрупулезно ни составлял я этот иск, в конечном итоге мой труд окажется напрасным. Правда, записки могут послужить моим алиби. Но сейчас у меня нет в нем ни малейшей необходимости. Напротив, нужна хоть какая-нибудь улика, чтобы напасть на след жены. Мне выдан белый халат, позволяющий свободно передвигаться по территории клиники, я зарегистрирован как временный сотрудник — все так. Но ведь это только уловки, чтоб усыпить мою бдительность, истинная же цель, вероятно, в том, чтобы спокойно, без шума приковать меня к столу.

Жеребец очень нервничает. Кажется, он весь сосредоточен на последних приготовлениях к юбилею, который должен состояться через четыре дня. Понятно мне и его стремление избежать ответственности. Не стал бы я также утверждать, что основой всей этой выдумки с моими записками не являлось желание выведать мои мысли о случившемся. Нет ничего опаснее, чем предать человека, знающего слишком много. И еще его бесит, наверно, то, что я слишком здоров.