Array Шэнь Жун - Царь-дерево

Оглядевшись, мы не могли сдержать изумления. Дерево, которое утром мы видели издали, вблизи оказалось гигантским зонтом стометровой высоты; казалось, он уходил прямо в самое небо. Последние разсохи густой кроны покрывали площадь в целый му. Осторожно приблизившись, двигаясь как во сне, мы стали ощупывать ствол. Кора была совсем молодой, а проведешь ногтем — остается нежно-зеленый след, погладишь ладонью — ощущаешь под рукой что-то теплое, живое, словно у дерева под корой пульсирует кровь. Ли Ли разок обошел дерево кругом и вдруг заорал как сумасшедший: «Вот оно-то и есть царь леса! Это вовсе не человек!» Все рты поразевали и, задрав головы, смотрели на дерево. Листва была густой и пышной, и, когда налетал порыв ветра, шум и движение начинались в одной стороне кроны и только потом переходили на другую, в просветах, между листьями, тогда виднелось глубокой синевы небо, солнечные лучи простреливали сквозь листву вниз пятнистыми бликами, похоже было, что тебе подмигивают мириады глаз.

Сроду я не видал такого большого дерева. На какое-то время мысли из головы совершенно улетучились; я стоял подавленный, словно виноватый в чем-то, с разинутым ртом, не сказать все равно ничего бы не смог — доведись, так из меня, наверное, исторглось бы животное, нечленораздельное.

Прошло какое-то время, прежде чем мы будто впервые посмотрели друг на друга; потом мы, словно опоенные каким-то зельем, с трудом возвращались на землю, задвигались, стали переговариваться.

Мальчишка, так и державший на плече мотыгу, вдруг запрокинул свою тонкую руку, оглянулся на нас, и глаза его блеснули. Никто ничего не успел сообразить — видно было только, как он сжимает рукоятку мотыги, выгибается в замахе, выпрямляет спину, а затем внезапно швыряет мотыгу изо всех сил куда-то вперед. Она переворачивается в полете несколько раз и падает далеко в траву, а из травы выныривает желтоватое облачко и летит, распластавшись над землей… Раздается общий крик — оказывается, это олень!

Маленький олешка взбегает на самую вершину горы и там застывает как вкопанный. Он поворачивает голову к нам, одно ухо подрагивает. Зверек стоит там как на снимке — не шелохнувшись. Люди приходят в себя и поднимают крик; олененок, собравшийся было бежать, вытягивает короткий хвост, неуверенно переступает копытцами и вдруг, тряхнув головой, исчезает, мелькнув как желтый блик — кажется, олешка приснился.

Мальчишка смеется и идет искать в траве свою мотыгу. Начинается разговор: «Да разве в оленя попадешь?» И мальчуган отвечает: «Да это кабарга, а не олень». Я вспоминаю звуки, которые слышал вчера вечером, — оказывается, их издавал вот этот обитатель гор, — и говорю: «Странно они кричат». Это вызывает у других недоумение: откуда мне это знать? Я рассказываю, как слышал звериный крик вчера вечером и как Сяо Гэда сказал мне, что это — кабарга. Мальчишка говорит очень серьезно: «Раз папа сказал, что кабарга, значит, это кричала кабарга. Тут в горах еще бывает такой крик — «гу-га». Это жабы, очень вкусные». И нам всем сразу становится ясно, что перед нами сын Сяо Гэда.

Я на всякий случай спросил: «Как тебя звать?» Мальчишка вздрогнул, вдруг убрал одну руку за спину и с каким-то вызовом прищурился: «Сяо… Шестой Коготь…» Никто не понял сразу, что за имя у него, но мне мгновенно стало понятно — шестопал. «Дай-ка поглядеть». Шестой Коготь помедлил минутку, а потом с безразличным видом протянул руку тыльной стороной вверх, и все увидели, что рядом с мизинцем у него растет маленький шестой палец. Шестой Коготь оттопырил его и повертел им отдельно, потом сжал кулак — шестой пальчик остался торчать. Мальчишка исследовал им ноздрю, затем стремительно высморкался. Кто-то от неожиданности зажмурился, и все рассмеялись. Гордый собой, Шестой Коготь заявил: «Этот палец у меня что надо, совсем не лишний: когда плетенку делают, я с ним быстрее других управляюсь…» Никто, конечно, не знал, что значит «делать плетенку», и Сяо с видом бывалого человека пояснил: «И вам придется плести, крышу-то на доме менять надо…»

Я потрепал мальчишку по голове: «Отец у тебя сильный». Шестой Коготь расставил пошире тощие ноги и весь как-то напрягся: «Мой папа был в армии разведчиком, он даже за кордоном был. Мой папа говорит, что там, как здесь, горы, на горах деревья растут». Я прикинул про себя и спросил: «В Корее?» На мгновение Шестой Коготь замер, потом покачал головой. «Там», — показал он рукой. Все уже знали, что тут неподалеку граница, и непроизвольно посмотрели в ту сторону. Но ничего особенного, кроме гор вокруг, не увидели.

Возвращались медленно, нет-нет да и оглядываясь на то дерево. «Царь леса» спокойно высился на горе, словно беседуя с самим собою и в то же время как бы забавляясь видом сотни маленьких человечков: в шуме его листвы почудилась нам насмешка… Внезапно Ли Ли остановился: «Сколько же места занимает это дерево? Заслоняет свет, из-за него и саженцам трудно расти!» Эта истина заняла наши умы на время, но никто так и не понял, к чему он клонит. Кто-то произнес: «Царь-дерево!» Ли Ли молчал всю дорогу, вышагивая рядом со всеми.

На третий день мы отправились на работу в горы. Задание, понятно, заключалось в валке деревьев. Тысячелетия никто не прикасался к этому девственному лесу, и он превратился в чащобу. Деревья словно бились друг с другом, стремясь отвоевать пространство для жизни, но кроны их сплелись и чуть не срослись, сверху донизу не было просвета. Лианы перекидывались с одного ствола на другой, в них было что-то от сплетниц, спешивших от одних дверей к другим; даже извивы их напоминали тела старух. Трава была невероятно густая, годами умирали здесь травы, образуя слой за слоем, но молодая зелень прорастала сквозь панцирь старой. Топнешь ногой, и раздается: «пах!» — то басовито, то дискантом. Валить деревья было мучением. Даже срубленные совсем, стволы продолжали наклонно висеть в воздухе, удерживаемые лианами, повисающие в ветвях ближайших деревьев. Сотня людей трудилась над расчисткой огромной горы уже больше месяца, но выглядело все так, будто еще и не начинали. На госхоз все это время то и дело сваливались задания, полные воодушевляющих призывов; в них требовали не бояться трудностей, не бояться смерти, работать больше и быстрее. На всех участках, в каждой бригаде почин следовал за почином. Об успехах рапортовали ежедневно, и каждый день вывешивали сводки, в которых замелькали и имена передовиков — на них призывали равняться. Среди таковых фигурировал только один представитель городских — Ли Ли.

Ли Ли не отличался богатырской силой, но был лютым в работе, другим было за ним не угнаться. Поначалу никто не рвался вкалывать; после каждого часа работы то и дело останавливались, чтобы утереть пот и передохнуть, эти перерывы становились все длиннее. Следовательно, появлялось больше времени поглазеть по сторонам и обнаружить немало такого, что казалось занимательнее валки деревьев: например, проплывало облако, и все в оцепенении следили за тем, как перемещается его тень по склону горы; или вдруг стремительно пролетал, таща за собой длинный хвост, фазан, и казалось совершенно необходимым мысленно прикинуть, каков он на вкус по сравнению с домашней курицей; или обнаруживалась змея, и ее надо было окружить и убить. Часто попадались дикие плоды, и поначалу никто не решался их есть, но потом находился кто-нибудь, готовый взять на себя бремя первооткрывателя: под внимательным взглядом многочисленных глаз он стоически пережевывал нечто, пока остальные судорожно сглатывали слюну. Но все это никак не касалось увлекшегося Ли Ли. Он знал одно — самозабвенно рубить и рубить, и тогда, когда дерево падало, он позволял себе взглянуть на небо. Наблюдая такое усердие, некоторые начинали испытывать неловкость, брались за работу всерьез и постепенно втягивались.