Герман Гессе - Книга россказней

Она еще немного поцеремонилась, после чего свидание с соблюдением множества предосторожностей было назначено в тихом месте за городом, и тогда молодой человек впервые привлек к себе свою добычу и поцеловал ее. После этого она выпроводила его за дверь и весело провела остаток дня в предвкушении нового приятного приключения.

Кроме того, она немного полистала свою рукописную исповедь, думая на этот раз не об адских муках, а оглядывая свою смелую своенравную жизнь с высоты пережитого как путь прекрасной разнузданной страсти, все еще пылающей и не готовой угаснуть в скором времени.

На следующий день она тщательно занялась своим туалетом, положив за корсаж несколько источающих тонкий аромат ландышей, и отправилась пешком, закутавшись в темную накидку, к условленному месту. Выйдя за городскую стену, она остановилась между стенами двух садов, вдыхая нежный, пахнущий землей весенний воздух, и стала ждать поклонника. Уже через несколько минут она услышала, что позади нее по дороге едет, быстро приближаясь, экипаж. Она отступила в сторону – карета показалась из-за угла, замедлила ход и остановилась точно подле нее. Под кожаным верхом она видела лицо аббата, обращенное к ней, и с улыбкой шагнула на подножку.

В то же мгновение она услышала сзади шаги, ее схватили сильные руки, внезапно с испугом она увидела, что ее окружают трое, четверо, пятеро незнакомых мужчин, и рухнула, узнав форму парижской полиции, с безумным криком, от которого вздрогнули лошади.

Придя через несколько минут в себя, она обнаружила себя сидящей в стремительно летящем экипаже рядом с аббатом, который, однако, был в полицейской форме и очень холодно представился офицером полиции. Это был ефрейтор Дегре, уполномоченный парижским парламентом задержать осужденную и разыгравший ради выполнения задания эту любовную комедию, поскольку он не отваживался на арест в монастырских стенах, опасаясь возмущения народа.

На этом история госпожи Бренвилье заканчивается; а что до полноты конфискованной Дегре исповедальной рукописи, то беспокоиться о том у нее не было оснований, поскольку в короткое время, прошедшее между ее арестом и казнью в Париже, ей уже не предоставилось ни малейшей возможности как-либо продолжить этот поразительный список.

АРЕСТ

DIE VERHAFTUNG

Новелла написана и опубликована в 1911 г., вошла в сб. «Fabulierbuch».

…госпожи Бренвилье… – реальное лицо, Мари-Мадлен-Маргерит, маркиза де Бренвилье (1630-1676), казнена как отравительница почти всех своих родных и еще ряда лиц. Ее процесс произвел сильнейшее впечатление на французское общество.

…in contumaciam… - заочно (лат.).

Сохранил и записал я все сие отчасти на вечную память совершенных мною грехов и воспоследовавшего их исправления, но прежде всего во славу Бога, Господа нашего, все, что мне по Его повелению встретилось в моих примечательных морских путешествиях, равно как и в чужестранных землях. В особенности же удивительные благодеяния, которые Господь по своей милости совершил ради меня, великого грешника и нечестивца.

Для начала надобно кратко вспомнить о моих предыдущих обстоятельствах и происшествиях, о том, как я в совсем еще нежные годы путешествовал по морю и множество удивительных и ужасных приключений испытал. После чего прибыл я на мыс Доброй Надежды, где голландцы, кто вольный, а кто подневольный, свои недавно основанные жилища старательно обустраивали, и приняли они меня наилучшим образом. В то время я занемог скверно и не чаял уже, что жив буду. Однако ж совершенно от недуга оправился и радовался тому, а голландцам помогал охотно и трудился, а позднее на моей дорогой супруге, тогда вдовою бывшей, оженился. Стал я человеком богатым, и был у меня дом, и пашня, и пастбище, и две сотни африканских овец, белых и черных.

Как только я столь основательного достатка достиг, а я и прежде того ветрогоном был изрядным, соблазнился я кознями диавольскими и впал в великую гордыню, предаваться стал обжорству и пьянству, полагая жить сладко и не больно-то трудиться, почитая за главные удовольствия кутежи да веселия. Было у меня вдосталь приятелей, и только жена моя их недолюбливала да часто меня одергивала, приговаривая: «Лежебока и негодник, вот приберет тебя сатана, будешь в огне гореть». Я же ее не слушал. Даже гневался на нее и побил бы, да боялся ее очень. Была она чрезвычайно сильна и в работе прилежна, без конца Богу молилась и каждый день вздыхала, обеты христианские исполняя. Да только тщетно, и вскоре все имущество было растрачено и по ветру пущено. Господи, Господи, прости меня по своей великой милости, аминь.

Супруга моя была довольно разумна, и, не найдя иного утешения, решилась она в конце концов на великую хитрость, о какой я сейчас и поведаю. Дело было однажды вечером, когда я с двумя или тремя добрыми приятелями пил и ел, как то часто бывало, и в доме стояло веселье, пение и смех, лег спать я довольно поздно, был немного пьян и заснул крепким безмятежным сном. Посему я и испугался безмерно, когда поутру меня выволокли из постели и стали громко кричать. Но жена моя вошла и сказала, чтобы я успокоился, потому как все творится по ее воле. Предо мной было четыре крепких человека, они одели меня, и всё с чрезвычайной скоростью, вытащили вон и посадили на телегу, да тут же меня и привязали, я же, великим смертным страхом мучимый, жалобно вопрошал, что меня ожидает. Моя добрая жена плакала и говорила с болью, что пришла пора расстаться. Мы простились с поцелуями и громкими рыданиями. Люди же те сели со мной на телегу, ничего мне не отвечая. И поехали быстрой рысью в гавань, отвязали меня и отвели на голландский корабль, передав меня капитану. Сунули они мне в руку письмо, прокричали «адью» и сошли на берег. Я бросился было за ними, но меня крепко держали, и остался я в большой печали на корабле. Позже доставили для меня маленький ларец с пожитками, а в час пополудни раздался выстрел, и мы вышли в море.

Тут же за мной пришли, и мне пришлось нести службу, сделался я снова матросом, каким был уже в юные мои годы, а того не чаял, что еще придется. Этот день, что мне самым горьким в моей жизни показался, был двадцать третьего числа мая месяца одна тысяча шестьсот пятьдесят третьего года. Вскоре узнал я от своих сотоварищей, что корабль, пришедший из их отечества, направляется теперь в Батавию. На борту у нас были голландские товары, а также разные господа, путешественники, а равно как и люди ученого звания, в том числе и магистр Вальтер Шульц из Амстердама, лекарь и человек ученый, которому я позднее оказался обязан своею жизнию.

Едва улучил я свободную минуту, как взялся читать письмо, на котором было написано: «Моему любимому и дорогому супругу, господину Антону Шифельбайну». Внутри же его было вот что: «Нам надлежит расстаться, что меня крайне печалит, но я не могу поступить иначе. Обжорство и сладострастие – не христианский путь, а прямая дорога в ад. Чтобы этого не произошло, я и послала тебя на корабль, чтобы ты протрезвился и сызнова трудиться начал. С Божией помощью ты вновь станешь добрым мужем и к великой радости домой воротишься. Молись усердно да отпиши мне, как прибудешь в Батавию!»