Джанет Уинтерсон - Разрыв во времени

Гермиона не умирает. Леонт с Поликсеном тоже не умирают. Будущее надежно защищено, потому что Пердита и Флоризель не повторят ошибок своих отцов. Правда?

Прощение. Для всякой истории есть всего три возможных концовки, если отбросить «И жили они долго и счастливо», потому что это не концовка, а кода.

Три возможных концовки:

Месть. Трагедия. Прощение.

Шекспир знал все о трагедии и мести.

На позднем этапе творческого пути он заинтересовался прощением – вернее, снова заинтересовался прощением, – потому что во «Все хорошо, что хорошо кончается» есть Елена, как противоположность эгоистичному, избалованному, порнографическому нарциссизму Бертрама; в «Мере за меру» есть Изабелла, как противоположность сладострастной жестокости Анджело. Они обе умеют прощать. И есть еще Порция, поэт милосердия в противовес убийственному мздоимству на фунт мяса. Не в том дело, что Шейлок еврей, а в том, что он еврей не в полной мере. Ибо сказано в Ветхом Завете: не ожесточись сердцем и прости долги ближнему своему. Прошлое не должно связывать будущее. В высшей мере способность прощать проявляется у Корделии и Гермионы. Корделия в «Короле Лире» умирает во имя любви, в противостоянии с Эдмунтом и Эдгаром, еще одной парой шекспировских враждующих братьев (Шекспир нередко использует этот сюжетный ход – взять тех же Леонта и Поликсена!). Корделия также противостоит своим сестрам, Гонерилье и Регане, двум змеям, столь же убийственным, как леди Макбет, и, как леди Макбет, погрязшим в мужских играх за власть. Лир несостоятелен как отец. Он не способен защитить младшую дочь от своего собственного безумия. Точно так же Леонт бросает свое дитя на милость медведей, волков и хищных птиц. Шекспир не был горячим приверженцем семейной жизни; вам хотелось бы вырасти в доме Монтекки или Капулетти? Вам хотелось бы таких родителей, как у Гамлета?

У Миранды, героини последней шекспировской пьесы «Буря», есть отец, ради которого стоит родиться на свет. Но на острове они только вдвоем, и когда появляется Фердинанд, Просперо балансирует на краю типичной отцовской ревнивой ярости и ограждает себя от будущего, не давая будущему случиться. Однако он побеждает свой гнев, и Шекспир завершает пьесу, предоставив дальнейшее детям. Пусть в следующий раз они сделают все по-другому. В следующий раз они сделают все, как надо.

Как сказал Эзра Паунд: «Сотворите заново».

В «Зимней сказке» прошлое определяется будущим в той же мере, в какой будущее определяется прошлым. Прошлое здесь не история, а трагедия. Не бывает трагедии без духовных терзаний. Именно масштаб потери, ее смысл и бессмысленность наполняют жестокость и ревность в первом действии столь мучительной болью.

Второе действие с его танцующими пастушками и солнечным, пасторальным весельем нарочито контрастирует с темными, мрачными залами Сицилии.

А простые, бесхитростные добродетели старого пастуха и его сына Клоуна контрастируют с напыщенной заумью столичных жителей.

Поликсен, которому мы сочувствуем в первом действии, во втором действии оказывается ничем не лучше Леонта, когда пытается разлучить своего сына Флоризеля с его возлюбленной Пердитой, угрожая девушке смертью. В своем извращенном садизме Поликсен достоин Леонта.

Простая пастушка Пердита недостаточно хороша для его сына. Его ошибочные представления о Пердите столь же фатальны, как представления Леонта о Гермионе, Лира – о Корделии.

В третьем действии все разрешается в лучшем виде, и можно подумать, что счастливая концовка притянута за уши, но это не так. Леонт раскаялся искренне. Он ненавидел себя на протяжении шестнадцати лет. Твердость духа, проявленная Гермионой, противопоставлена скоропалительной ярости Леонта в первом действии и жестокости Поликсена во втором.

Гермиона делает то, что труднее всего сделать, чтобы восстановить справедливость: она не делает ничего.

«Ничего» – ключевое понятие пьесы. В бредовой речи Леонта о предполагаемой измене жены уже содержится верный ответ, но Леонт не в состоянии его услышать:

После ядерной катастрофы, сотворенной Леонтом, уже ничего нельзя сделать, пока следующее поколение не будет готово исцелить раненый мир; но и им тоже сначала придется избавиться от омертвелых стремлений прошлого, когда Пердита избегает смерти во второй раз.

Это «старая сказка», волшебная сказка. Однако в сказках угроза обычно исходит извне: дракон, армия вражеского королевства, злой колдун. Шекспир, предвосхищая Фрейда, помещает угрозу туда, где она пребывает на самом деле: внутри.

«Зимнюю сказку» впервые сыграли на сцене в 1611 году. И лишь по прошествии трехсот лет зарождающийся психоанализ начал нащупывать путь к пониманию, что будущее определяется прошлым и что от прошлого можно освободиться. Прошлое ждет в засаде. Прошлое – переодетый нищий. Шекспир любил маскарады и переодевания, когда одно представляется другим: девочка, переодетая мальчиком, переодетым в девочку. Принцесса – пастушка – богиня. Статуя, которая оживает. Все не то, чем кажется. В этом и заключаются ужас и великолепие «Зимней сказки».

И время, которое устанавливает пределы, дает нам единственный шанс вырваться за установленные пределы. Время все-таки не ловушка. От него можно освободиться. Потерянное найдется…

Предоставим последнее слово ей.

ПЕРДИТА

Скоро мы станем жить вместе, и нам придется жить в этом мире, как всем остальным. Придется ходить на работу, растить детей, обустраивать дом, готовить еду, заниматься любовью, но сейчас в мире так мало искренней доброты, что вся наша жизнь может запросто пойти насмарку. Мы будем мечтать, но суждено ли им сбыться, нашим мечтам?

Может быть, мы забудем о том, что с нами однажды случилось чудо. Наш волшебный сад зарастет сорняками, забытый, заброшенный, никому больше не нужный. Может быть, мы разойдемся. Может быть, жизнь и вправду тяжелая штука. Может быть, любовь бывает только в кино.

Может быть, мы причиним столько боли друг другу, что откажемся от всего, что случилось. Мы найдем убедительные доказательства, что ничего этого не было. Тех людей просто не существовало.

Может быть, однажды ночью, когда за окном бушует непогода и ты слишком крепко сжимаешь мои запястья, я возьму фонарик и выйду под дождь, подняв воротник, чтобы защититься от ветра, и в темном небе не будет звезд, и птица в испуге выпорхнет из куста, и лужи будут блестеть в тусклом свете фонарика, вдалеке – шум движения на дороге, а здесь только молчание ночи, мои шаги и мое дыхание.