Джозеф О'Коннор - Ковбои и индейцы

— Авторы вроде Гинзберга, — повторил Эдди. — Что это значит?

Сложно объяснить, что именно он имел в виду, сказал поэт, по правде, он не большой любитель разъяснять свое творчество. Пусть оно само стоит или падает, как может.

— Наподобие Эддиной прически, — ввернул Джимми.

Эдди спросил, есть ли у него публикации.

— Главным образом в разных небольших журналах, вряд ли ты их знаешь, — ответил поэт.

Эдди посоветовал ему принять участие в поэтическом конкурсе, но поэт сказал, что он не поклонник конкурсов и соревнований в искусстве, поскольку они всего лишь отражают иерархический фетишизм, бытующий в буржуазном обществе. На этом он посчитал разговор оконченным.

Ползун завел речь об освобождении «гилдфордской четверки» и о документальном фильме про них, который видел на этой неделе. Просто ужасно, что с ними сделали, сказал он, похоже с искренним возмущением. Джимми предложил:

— Выпьем за них, — и все согласно кивнули, сдвинув бокалы.

Рут объявила, что это настоящий позор. Поэт сказал, что охотно отсидел бы пятнадцать лет в тюрьме, если бы в конце его ожидали такие деньги, а обе Фионы заявили, что это ужасающий цинизм. Поэт ответил, что просто пошутил, его вообще тошнит от любого притворства. Эдди согласился с ним.

— Как насчет Никки Келли? — сказал он. — Против него дело сфабриковали на земле так называемых святых и ученых.

В Ирландии тоже происходят ужасные вещи, сказал он, но никому, абсолютно никому до этого нет дела. На миг наступило молчание. Потом Ползун сказал, что это верно, и все же…

— Типично, — заметил Эдди. — Типично.

За камамбером заговорили о Северной Ирландии. На этой неделе несколько человек были застрелены в каком-то баре — строители, работавшие на британскую армию. Вспыхнул обычный спор, является ли основная часть ИРА [24] ИРА — Ирландская республиканская армия. такой же террористической бандой, как и «временные» [25] «Временные» — члены и сторонники «временного» крыла партии Шин фейн; выступают за объединение Ирландии путем вооруженной борьбы с применением террористических методов. «Временными» называют и экстремистское крыло ИРА. , или все-таки нет. Ползун твердил, что они террористы и делают то же самое, что и «временные»: убивают, пытают и похищают людей. Фиона сказала, что он не прав, она не знает, как это сформулировать, но они все-таки не такие. Фиона-вегетарианка провозгласила, что она против любого насилия, за исключением Южной Африки, а поэт спросил:

— А что, разве на границе Южной Африки перестают действовать законы морали?

Дискуссия продолжалась — ничего нового, все это Эдди слышал уже сотни раз. Но сосредоточиться на разговоре он все равно не мог. «Улетел» раньше времени и теперь в замешательстве молчал. А рассуждения о Северной Ирландии возвращали его к мыслям о Марион. Удивительно, но это была правда.

Он вспоминал ее лицо, вспоминал, как она смеялась, как держала сигарету, как переворачивала страницу журнала, как помешивала кофе, как смотрела на него, как улыбалась, не разжимая губ, и как посмеивалась, рассказывая что-нибудь грустное. Потом вдруг обнаружил, что сравнивает с Марион трех девушек за столом и снова спрашивает себя, что сказала бы Марион, окажись она здесь. Он снова затянулся косячком и попытался забыть о ней. Но не мог.

Посреди десерта зазвонил телефон. Дребезжащий звук прервал вялую дискуссию. Эдди в своем трансе был уверен, что звонит Марион. Уверен на сто процентов. И собирался подойти к телефону, поговорить с ней.

Но минуту спустя из холла донесся голос Джимми:

— Здорово вляпался… Вот черт!..

Когда Джимми вернулся, на его лице читалась озабоченность. Хьюго Роджерс попал в беду. Он отправился праздновать свое новое назначение в министерстве иностранных дел, а возвращаясь из стрип-клуба на Лисон-стрит, побил отцовский «вольво» и сшиб полицейского, который пытался остановить его на мосту Баггот-стрит. Он был по уши в дерьме и требовал телефон Пола, брата Джимми (Джимми называл его «Пабло»), адвоката.

Все ошеломленно замолчали. Кто-то спросил, сильно ли пострадал полицейский.

— Да вроде копыта не отбросил. — Джимми сделал свой знаменитый жест невидимой сигарой, в духе Граучо Маркса [26] Маркс Граучо (1897–1977) — американский комический актер. .

Эдди сказал, что все еще может случиться и что Хьюго всегда был безответственный идиот.

— Эдди, — предостерегающе сказала Рут.

— Он всегда думал задницей.

— Ты всегда был бессердечным засранцем, Эдди, — вкрадчиво сказал Джимми. — А как же принципы, которые для тебя превыше всего?

— Принципы? — удивился Эдди. — Господи, да ведь он переехал полицейского!

— Свинью, Эдди, разве ты не так их называл? Фашистскую свинью!

Рут принялась собирать посуду. Эдди сказал, что дело не в этом. Сказал, что они все могут припоминать ему что угодно и сколько угодно.

— Ты изменился, Эд, верно? Теперь ты у нас совесть среднего класса, так, что ли?

Фиона-вегетарианка пошла за Рут на кухню, держа перед собой косячок, словно распятие, которое намеревалась сунуть под нос вампиру.

— Много ты знаешь про средний класс, — сказал Эдди.

— Я-то знаю, а ты нет. Рос в трущобах Ранила.

— Мой отец, — ткнув указательным пальцем куда-то в воздух, заявил Эдди, — принадлежит к рабочему классу.

Джимми захлопал в ладоши и заговорил с преувеличенным акцентом Шона О'Кейси, который пускал в ход в таких случаях:

— Какой момент! Давайте сюда Вираго Старшего, старину Вираго, поступающего по совести. Вот он, дорогие мои леди и джентльмены, в своих пролетарских штанах! Кланяйтесь, сэр, кланяйтесь!

Ползун и его подружка начали играть в ножички. Поэт снял очки, протер их салфеткой и снова надел.

— Н-да, — продолжал Джимми, — ты изменился, Эдди, сынок.

— А ты не изменился, — неприязненно ответил Эдди, — и никогда не изменишься.

Он чувствовал, что пьянеет, нижняя челюсть была как каменная, он с трудом ворочал языком.

— Почему бы тебе не написать об этом песню, а, Эдди? От такой песни народ валом повалит на баррикады, а буржуазия будет трястись от страха.

Эдди покраснел. Джимми повизгивал от смеха, но все остальные молчали. Фиона попробовала заговорить с Эдди о его музыке, но он не поддержал этот разговор.

— Послушай, — обратился он к Джимми, — когда мы с тобой в первый раз встретились, ты подрисовывал члены людям на газетных фотографиях. Ты давно перестал этим заниматься?

Джимми выпустил клуб дыма, медленно поплывший над столом.

— Я-то перестал их рисовать; так, может, и ты, Эд, перестанешь вести себя как паршивый член?

Ползун шумно вздохнул и заметил, что дискуссия становится чересчур эмоциональной.