Эммануэль Каррер - Жизни, не похожие на мою

Она подняла голову и улыбнулась: «Они сказали „да“».

«Это было все равно, что идти по ветхому деревянному мостику, — сказал Этьен. — Мостику шаткому, опасному. Сначала ставишь одну ногу. Видишь — вроде держит. Тогда ступаешь другой».

(Переписывая черновик, я осознаю, насколько смелой является эта метафора для человека без ноги.)

Этьен не стал ждать, когда СЕС подтвердит заключение Комиссии, и «удвоил ставку», поставив второй преюдициальный вопрос. Речь снова шла об исполнении судьей своей должности, о его праве фиксировать несправедливость, жертва которой не подала жалобу в суд, но на сей раз Этьен подошел с другой стороны. Некий месье Жине сменил месье Фреду, а вместо компании Cofidis появилась компания АСЕА, в остальном новое дело практически ничем не отличалось от предыдущего. В ходе судебного заседания Этьен заметил, что полная кредитная ставка, так называемый ПКС, не упоминается в кредитном предложении, и он считает это нарушением закона. Никто кроме Жюльетт не знал об успехе его первого демарша, никто и не догадывался, что он готовит следующий. Адвокат АСЕА без опаски выдвинул аргумент, заранее припасенный на тот случай, если судья-придира начнет цепляться ко всяким мелочам. Неправомерность, если таковая имеется, относится к публичному порядку в области социально-экономической защиты, и судья не должен сюда вмешиваться.

Публичный порядок в области социально-экономической защиты — еще одна находка Кассационного суда. Начиная с семидесятых годов, он отделяет его от публичного порядка в области управления экономикой. Публичный порядок в области социально-экономической защиты не имеет отношения к обществу, он затрагивает интересы лишь отдельных людей. Именно они должны отстаивать свои права, тогда как судья, представляющий общество, не может вмешиваться в этот процесс по собственному желанию. Публичный порядок в области управления экономикой — другое дело: он имеет отношение к обществу в целом, к организации рынка, и его нарушение может и должно быть предметом внимания судьи.

Этьен считал такое различие дурацким. «На севере я занимался уголовными делами, сегодня в Лионе я занимаюсь тем же, — сказал он. — Во имя публичного порядка я согласился выполнять эту крайне неприятную работу — сажать людей в тюрьму. Во имя публичного порядка я согласился бросать за решетку африканцев, укравших автомобильный радиоприемник. Правосудие — штука жестокая. Я допускаю эту жестокость, но при условии, что порядок, которому она служит, является последовательным и неделимым. Кассационный суд утверждает, будто защищая месье Фреду и месье Жине, мы защищаем только этих граждан, но им следовало бы быть умнее и защищаться самостоятельно, в противном случае пусть пеняют на самих себя. Я с этим не согласен. Защищая месье Фреду и месье Жине, мы защищаем общество в целом. Я полагаю, что есть только один публичный порядок.

Одно из преимуществ права европейского сообщества заключается в том, что оно не ограничивается публикацией каких-то законов: всегда указываются преследуемые цели, и, как следствие, на них можно ссылаться. Цель директивы, на которую я ссылаюсь, — продолжал Этьен, — совершенно понятна и либеральна. Речь идет об организации свободной конкуренции на кредитном рынке. Именно поэтому она обязывает все европейские кредитные организации указывать в договорах полную кредитную ставку: конкурентная борьба должна быть прозрачной. Не указывать ПКС — значит нарушать закон, с этим все согласны, но Кассационный суд запрещает мне отмечать данное нарушение под предлогом, что тем самым я занимаюсь только отдельными людьми, вторгаясь в публичный порядок в области социально-экономической защиты, а не рынком с его публичным порядком в области управления экономикой. Таким образом, я спрашиваю Суд Европейских сообществ: полная кредитная ставка указывается для защиты заемщика или для организации рынка? Поскольку в директиве написано буквально следующее — для организации рынка, мой вопрос становится еще проще: скажите мне, правильно ли я прочитал. Если да, то судебная практика Кассационного суда не имеет смысла».

Теперь, когда прошло много времени, Этьен считает постановление по делу Фреду довольно корявым и не совсем верным. По его мнению, Суд Европейских сообществ вполне мог завернуть его, но есть подозрение, что он утвердил то решение, исходя из собственных интересов: СЕС не хотел упустить удобный случай, чтобы подчеркнуть свое превосходство над национальным правом. Зато постановлением по делу Жине Этьен очень гордился. Этот юридический документ приводил его в восторг. Прежде всего, в нем не было и намека на левые настроения. Этьен не считал себя опасным леваком, каким подавали его адвокаты Cofidis. Он придерживался социально-демократических взглядов, но верил в эффективность конкуренции: очень приятно поймать ультра-либеральное кредитное учреждение, опираясь на его же логику и аргумент, достойный самого Алена Минка [49] Ален Минк (род. 15 апреля 1949 г.) — французский экономист, политик, финансовый консультант и писатель. — Прим. пер. . Особенно ему нравился стиль, контраст между масштабом поставленной проблемы — публичный порядок, это что такое? — и приводящей в замешательство, обманчивой наивностью решающего ее вопроса — я правильно прочитал? Ему нравился простой и очевидный способ попасть в цель. Я его понимаю, потому что в своей работе тоже люблю, когда все просто, очевидно, и попадает в точку. И, конечно, когда это эффективно.

Кстати, давайте поговорим об эффективности. До ухода со своего поста во Вьене, вынося решение по делу Фреду, Этьен смог лишить Cofidis права на процентные отчисления. В деле Жине кредитор вовремя заметил, что ветер поменял направление, и предпочел выйти из игры. Двойная победа и особенно тот факт, что она породила прецедент, привела к тому, что Жюльетт и Этьен стали — как он с гордостью говорил — «объектами нападок в „Даллозе“ со стороны профессоров права, изображавших „судью из Вьена“ особо опасным врагом общества». Итогом их битвы можно было гордиться: закон о потере права на обращение в суд в связи с истечением установленного срока претерпел серьезные изменения, должностные обязанности судьи расширились, долги десятков тысяч малоимущих на законных основаниях уменьшились. Конечно, результат не столь эффектный как, скажем, отмена смертной казни, но уже достаточный, чтобы понимать: они работали не напрасно, и даже были великими судьями.

Этьен сказал, что перевелся в Лион на должность следственного судьи по ряду причин: во-первых, восемь лет работы в суде малой инстанции окончательно измотали его, во-вторых, рано или поздно приходит такой день, когда, все же, нужно уходить, тем более на гребне побед. Адвокаты из Вьена судачили за его спиной, мол, этот перевод — наказание: он слишком надоел всем, в министерстве юстиции его не переваривают. Какой бы ни была истина, Этьен сам признавал, что его перевод — вовсе не повышение по службе, и должность судьи во Вьене была и, скорее всего, останется самой престижной в его карьере, но не факт, что самой интересной.