Патрик Рамбо - Шел снег

— Ну, как тебе этот вид? А, Полен? — воскликнул капитан д’Эрбини, разглядывая величественную панораму с вершины холма. — Это тебе не твой Руан со стороны Сент-Катрин!

— Это уж точно, месье, — ответил слуга, которому, конечно же, больше нравились родной Руан, соседняя церковь с колокольней и Сена.

На свою беду Полен был очень преданным человеком и никогда не уходил от своего хозяина. Капитан ценил это, и у Полена ни разу не было проблем после краж, которые солдаты обычно позволяют себе на войне. А поскольку войны почти не прекращались, его кубышка постоянно пополнялась. Слуга все лелелял надежду купить себе швейное ателье и продолжить отцовское дело. Когда капитана ранило, он очень жалел его и потирал руки от удовольствия: как-никак при госпитале жилось гораздо лучше. Но длилось это счастье недолго: хозяин отличался лошадиным здоровьем. Даже потеряв руку или получив пулю в ногу, он быстро поправлялся и не терял боевого духа, ибо его святая любовь к императору уже давно стала верой господней.

— Стоило из-за этого переться так далеко… — вполголоса проворчал слуга.

— Это все из-за англичан.

— Мы что, будем драться с англичанами в Москве?

— Да я тебе уже сто раз повторял! — и капитан, раздражаясь и негодуя, снова занялся политическим образованием слуги. — Русские уже давно спелись с англичанами, которые только и жаждут нашей погибели. Они спят и видят деньги Лондона, чтобы обновить свой флот и господствовать на Балтике и на Черном море. А ведь англичанам это на руку, черт возьми! И так и сяк они хотят столкнуть царя с Наполеоном. Они ждут не дождутся, когда же, наконец, закончится эта адская континентальная блокада, из-за которой нет хода британским товарам в Европу. Каждый день этой блокады приближает Англию к разорению и краху. Царю же ох как не нравится, что Наполеон расширяет сферы своего влияния. Войска императора уже у русских границ, англичане вопят царю об опасности, тот дергается, пытается выдвигать какие-то условия, провоцирует нас — и вот мы под Москвой.

«Боже, когда все это кончится?» — тоскливо думает Полен, и в мыслях он уже дома, в своем ателье, перед ним шикарные английские ткани, он их кроит, кроит…

Словно из-под земли, на вершине холма вдруг появился эскадрон польских уланов. Послышались громкие команды, смысл которых был ясен любому военному без перевода. Ловко орудуя древками пик, украшенных разноцветными флажками, уланы оттеснили толпу ротозеев с вершины холма. Полки, расположенные ярусами на его склонах, тотчас же узнали офицеров императорской свиты по их белым шинелям и большим фетровым киверам черного цвета. Приветствуя появление его величества оглушительными криками, солдаты нацепили свои кивера на штыки и размахивали ими над головами. Вместе со всеми драл глотку и д’Эрбини. На вершине холма появился Наполеон в нахлобученной на лоб треуголке. Он ехал крупной рысью, приветствуя войска взмахами левой руки. За Бонапартом следовал его штаб. Все офицеры в парадной форме: плюмажи, аксельбанты, портупеи с бахромой, на сапогах ни пылинки, упитанные лошади рыжей масти одна в одну.

Громкие овации раздались вновь, когда Наполеон со свитой остановился на краю склона, чтобы посмотреть на Москву. На какое-то мгновение голубые глаза императора довольно сверкнули, и он прокомментировал ситуацию тремя словами:

— Наше время пришло.

— О да, ваше величество! — почтительно отозвался обер-шталмейстер Коленкур.

Спрыгнув с лошади, он помог Наполеону спуститься на землю с его Тавриса — белогривого персидского красавца-скакуна необыкновенной серебристой окраски. Это был подарок от царя, сделанный в ту пору, когда оба властителя еще уважали друг друга: русский из любопытства, а корсиканец из гордости.

Стоя сразу за уланами, д’Эрбини внимательно рассматривал своего героя: невысокий, руки за спиной, одутловатое круглое лицо землистого цвета; из-за слишком широких рукавов своего серого сюртука, который он мог легко надеть на полковничью форму, не снимая эполет, Наполеон казался одинаков что в рост, что в ширину. Бонапарт чихнул, шмыгнул носом и утерся белым батистовым платком, после чего достал из кармана театральный бинокль, с которым он не расставался с тех пор, как зрение стало его подводить. Вокруг него стояли спешившиеся генералы и мамелюки. С картой в руке Коленкур рассказывал о Москве. Он показал кремлевскую цитадель в форме треугольника, расположенную на возвышенности, крепостные византийские стены с башнями на берегу реки, пять поясов укреплений, отделяющих городские кварталы, склады и пакгаузы. Коленкур сообщил также названия храмов.

Армия сгорала от нетерпения. Все до единого, от генерала до простого пехотинца, затаили дыхание, боясь нарушить зловещую тишину. Лишь изредка тишину нарушал отдаленный посвист ветра. Ни крика птиц, ни лая собак, ни людских голосов, ни шагов, ни скрипа колес — все замерло в этом большом и, очевидно, шумном в обычные времена городе. Маршал Бертье в подзорную трубу рассматривал крепостные стены, пустынные улицы, берега Москва-реки со стоящими на якоре баркасами.

— Ваше величество, сдается мне, там никого нет…

— И что же? Ваши друзья улетели? — недовольно процедил император Коленкуру, к которому стал относиться весьма сдержанно после его возвращения из посольства в Петербурге, где этот потомственный аристократ выразил восхищение русским царем.

— Войск Кутузова там нет, — мрачно ответил обер-шталмейстер.

— Кутузов… Выходит, этот суеверный толстяк ушел от сражения? Ну и дали же мы ему под Бородино!

Штабные офицеры озадаченно переглянулись: в том жутком бою пало столько французских солдат… На Бородинском поле сложили головы сорок восемь генералов, в том числе и брат Коленкура…

Обер-шталмейстер стоял, низко склонив голову с коротко подстриженными каштановыми волосами. Его холеное лицо с прямым носом и пышными усами внешне выглядело бесстрастным. Быть может, в облике герцога Венчинцкого, маркиза де Коленкур, и было кое-что от метрдотеля, но только не раболепство. В отличие от большинства герцогов и маршалов, он никогда не скрывал, что не одобряет вторжения в Россию. С самого начала, еще на Немане, Коленкур напрасно повторял императору: царь Александр никогда не дрогнет перед угрозами. И жизнь лишь подтверждала его слова. Пылали города, и французам доставались одни руины. Русские все время где-то прятались, опустошая собственную страну. Порой нападали отряды казаков. Они стремительно набрасывались на эскадрон мародеров, быстро расправлялись с ним и тут же исчезали. Частенько по вечерам доводилось видеть русские ночные дозоры. Французы готовятся к бою, всю ночь несут дежурство, а к утру русских и след простыл. Случались, конечно, скоротечные кровопролитные стычки, но им было далеко до Аустерлица, Фридланда, Ваграма. В Смоленске враг сопротивлялся ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы уничтожить двадцать тысяч французов и дотла сжечь город. И, наконец, пару дней назад под Бородино на вспаханной ядрами земле обе стороны оставили восемьдесят две тысячи мертвых и раненых. У русских была возможность отступить в Москву, но там их, кажется, уже нет…