Максим Музыка - Саур-Могила. Военные дневники (сборник)

Грузовик проехал, мы остались. У меня появилась нехорошая догадка:

– Погоди, а куда нас хотят?

– «Дээнэровцам» передадут, – сказал «Бродяга».

– Если на вас ничего нет, то вас отпустят, – сказал охранник, парень из Владимира.

– Блиииин…. «Днр»… нам хана, – я оценил прелесть перспектив.

Перед глазами появился коридор, стены покрашены до уровня плеч, выше побелка, краска местами облупилась. Запах сырости и старой мебели. Мёртвый свет с потолка. Его мало, но он режет глаза, привыкшие к темноте. Кабинет со столом и стулом. Стул много раз падал, скоро развалится. На стене – отпечаток от ноги.

Неее, в подвал я не хочу. Я лежал и прислушивался к разговорам охранников. Запоминал, куда садится солнце, сам не понимая, зачем. Иногда по рации передавали команду «Воздух!». Я пытался представить, что делать, если начнётся налёт.

Лежал и думал, как всё хреново вышло. Вспоминал фразу «Бродяги» которую он бросил, после того как мы попали в засаду и были взяты в плен: «Надо было по той посадке пойти… а я говорил…». Не знал, попали или нет в «Лиса». Может, он лежит сейчас в посадке без дыхания, истёкший кровью?

Думал о том, что не скоро увижу жену и дочь. Почему-то от этой мысли становилось грустнее всего.

Горло начало обкладывать. Я подумал, что, видимо, много бактерий глотнул с водой.

Потом в какой-то момент решил, что от меня уже ничего не зависит, и мысленно передал все на волю провидения. Расслабился и успокоился. Как будет, так и будет. В этот момент исчезли рябь и внутренний дискомфорт.

Солнце садилось, стало заметно холоднее. Нам выдали лёгкие ватники на синтапоне. Новые, со складов. Похоже, морить нас холодом никто не планировал. Вообще нам очень повезло. Я видел кадры, как обращались с пленными в других местах. Знаю, как обращались с «Охотником». Нас же, хоть и не жаловали, но хотя бы обращались как с военнопленными. Мне вообще повезло с людьми, которых я встречал.

На земле постелили полотнища их брезента. Получалось две площадки, на каждой ложилось около 20 человек. Десять в ряд с одной стороны, десять в ряд с другой. Каждый ряд ногами наружу, головой к другому ряду. Штабелями в один уровень. Пока всех укладывали, я попросился «до ветру». До ветру – это несколько метров в сторону, к краю условного прямоугольника, под надзором. Когда вернулся к лёжке, мест рядом со своими уже не было.

– А можно мне к своим?

– Да, давайте его к нам, это наш харьковский.

– Нет, уже все легли, ложись тут на свободное место.

Я лёг с краю. В другом ряду. Сверху нас всех накрыли какими-то полотнищами. Под головой даже была какая-то маленькая подушка. С точки зрения «здорового человека» – условия плохие, даже для походных. Но для нас, после окопов под обстрелами, после сна на голой земле под деревьями… Это была пятизвёздочная гостиница. А ещё днём мы поели так, как давно уже не ели… «Рюсске золдат, стаффайся! Ми татим тебе хлеб и тёплый посстель.» Как-то так.

Засыпая, я подумал, что это – самая уютная постель за последнее (тьфу… крайнее) время. Вот она, разница между свободой и несвободой. Между степью и стойлом. Вольный ветер и неопределённость – или похлёбка и затхлый хлев. И весь этот уют стал не в радость. А впереди маячил длинный казённый коридор. О побеге в чистом поле, находясь под охраной, я и не думал.

А что же случилось с «Лисом» в тот день? (восстанавливая события).

«Лис» успел уйти и его не зацепило. Он слышал выстрелы и испытывал сильное чувство вины, считая себя виноватым, думая, что мы погибли. Затем он дозвонился «Вихрю» («Роверу») и доложил, что группа потеряна. После, дождавшись вечера, он вернулся на место засады и исследовал место. Не найдя следов крови, перезвонил в штаб и доложил, что группа жива, но взята в плен. Затем он продолжил выход самостоятельно. И сам попал в плен позже, под Старобешево. На момент Лето 2016-го он до сих пор в плену.

Впервые с момента попадания в АТО месяц назад мне не просто что-то приснилось, но ещё и запомнилось. До этого уже долгое время мне ничего не снилось, а если иногда снилось, то я не мог вспомнить сновидения. Но не в этот раз.

В этом сне я жил расслабленной, свободной, безопасной и обеспеченной жизнью. В городе, существовавшем только в моих снах – где-то в моей нейронной сети, в переплетении синапсов между аксонами и дендритами, в закоулках, которые заблокированы в состоянии бодрствования. Наверное, у вас тоже бывает так, когда снится местность, которой ты не знаешь в жизни, но она знакома тебе, потому что снится уже не первый раз. И люди знакомы, потому что встречаешься с ними не первый раз, но только во сне. Так было и в ту ночь.

Закончилось всё тем, что я гулял по торговому центру с крытым атриумом и переходами-мостиками над ним. Встретил знакомую (тоже только по снам), решил купить ей шубу. Шуба оказалась дублёнкой, и этот нелепый факт нас почему-то развеселил. Начав смеяться во сне, я проснулся, улыбаясь.

Минуту лежал, смакуя послевкусие от сна. Пытался понять, смеялся я во сне или на самом деле. Думал, что это – самая уютная постель за крайние две недели. И не холодно, как в ночи перед этим. Рядом, посапывая, иногда ворочаясь и что-то говоря во сне, лежали такие же военнопленные.

Пробуждение было полным, обратно в сон я уже не провалился. Появилось щемящее чувство от мысли о том, что свободен я теперь буду только во снах. Вот оно, то, что действительно важно, – свобода. Без неё жизнь теряет смысл. Только будучи свободными, мы можем любить, творить, жить по-настоящему.

Ещё днём я ничего не планировал и не питал надежд. Понимание того, что мы тут всерьёз и надолго, было железобетонным. Мы были не в лучшей физической форме после почти недели на Саур-Могиле, а потом недели похода – впроголодь, экономя воду, со сном на земле несколько часов в сутки, дрожа от холода. У меня не было иллюзий по поводу того, что в таком состоянии, да ещё в открытом поле под охраной, можно будет что-то предпринять. Поэтому ещё вечером просто оставил всё на волю провидения и перестал беспокоиться.

И вот я проснулся в середине ночи, разбуженный собственным сном. И в голове у меня уже сидел план, как будто кто-то его вложил. И уверенность, что надо действовать, и действовать прямо сейчас. Позже будет уже поздно.

А план был прост – катиться. Как колобок. Ну или как бревно – для колобка я был слишком худым на тот момент.

На мне был синтапоновый ватник с застёгнутыми пуговицами, надетый сверху как колокол (ничего лучше со связанными руками я не придумал). Я высунул руки из ватника, расстегнув одну пуговицу, и приподнял бафку с глаз.