Валерий Хайрюзов - Точка возврата

В кресло второго пилота Порогов сел не сразу, ему нужна была пауза, чтобы ознакомиться с кабиной, посмотреть на расположение приборов, уловить те особенности, которые есть в каждом самолете. Николай понимал, что де Толли несет полную ответственность за весь этот эксперимент. Ему хотелось знать, насколько он готов доверить ему выполнение полета. Усевшись в кресло и подогнав педали по росту, Порогов подозвал Шуру, задал Рону несколько обычных в таких случаях профессиональных вопросов. На какой угол должен перед взлетом выпустить закрылки, какая скорость отрыва, кто будет подавать команду на уборку шасси и закрылков. Со стороны, наверное, это выглядело примерно так же, как в оркестр приходит новый исполнитель и, прежде чем выйти на сцену, согласовывает с музыкантами темп и тональность, кто будет работать первым номером, а кто вторым. Рон де Толли сказал, что доверяет взлетать Порогову, а сам он будет на подстраховке. Николая это вполне устраивало. Из своего прежнего опыта он знал: машина, она хоть и железная, но понимает и чувствует, кто сел за штурвал.

Запускал двигатель и выруливал на старт Рон де Толли. Николай смотрел за действиями, привыкал к приборам, которые давали показания не в метрах, а в футах, и чувствовал, что все его существо постепенно сливалось с машиной, сознание постепенно подлаживалось под эту непредвиденную ситуацию, а тело привычно настраивалось на предстоящую работу. На старте, установив самолет для взлета, Рон, подняв руки, показал, чтобы он взял управление на себя. Николай двинул рычаги газа вперед, и самолет, точно пришпоренный, вдавливая его в кресло, понесся вперед. Хоть он был и американским, но был вполне послушен и уже через несколько секунд отзывался на малейшее движение.

После отрыва Порогов для страховки прижал его к полосе, а после почувствовал, что этого можно было и не делать. Полупустой самолет чуть ли не свечой пошел вверх. Они быстро набрали двенадцать тысяч футов, и де Толли через связь голосом Романовой попросил Николая сделать несколько виражей. Здесь главным было сохранить заданную высоту, величину крена. «Шарик должен быть в центре», — любил говорить его инструктор. И Николай добросовестно, точно фигурист на обязательной программе, крутанул несколько виражей, а после по команде Рона де Толли сделал для обзора окрестностей большой круг и начал снижение. Все команды, поступающие с земли и от Рона де Толли, синхронно переводила Шура. Она сидела чуть сзади на месте штурмана с наушниками и держала его в курсе всего, что было слышно в эфире. В салоне Полищук и коммерческий директор «Северовостокзолота» выпивали и поглядывали на заснеженные вершины гор. Николай знал, что главным моментом, когда будет оценено его мастерство пилота, будет посадка.

Рон де Толли мог и не знать, что в своей работе Порогову чаще всего приходилось садиться на горбыли размокших полос в Якутии и Сибири. Бывало, что там не только на самолете, на тракторе проехать было сложно. Порогов притер машину к полосе так, что в стоявших на столе рюмках вино не шелохнулось. Рон поднял вверх большой палец, а после, уже в офисе, где отмечали полет, сказал в честь Николая короткую прочувствованную речь. Порогов поблагодарил де Толли за возможность полетать на американском самолете и пригласил того на Байкал, где ему — Николай глянул в сторону Полищука — будет предоставлена такая же возможность. Полищук скривился, затем попросил слово и сказал, что Порогов — бывший его второй пилот и что азы летного мастерства постигал под его началом.

— Сегодня мы ощутили истинное американское гостеприимство и широту, — сказал Полищук. — Конечно, хорошо быть щедрым за государственный счет, но мы в России бережем каждую копейку и не можем, как господин де Толли, предоставить самолет. Но все меняется, и, возможно, с приходом к власти Бориса Николаевича Ельцина будут приняты такие законы, которые разрушат между нашими странами «железный занавес», и предвестником тому пусть послужит сегодняшний полет.

Рон де Толли поаплодировал Полищуку, сказал, что приятно иметь дело с таким здравым и трезвым русским боссом, и пригласил на другой день слетать на частном самолете к нему в загородный дом, прогуляться на катере по озеру и попариться в сауне. Когда рассаживались в машины, Полищук сказал Шуре, что поедет с представителями «Северовостокзолота» к ним в отель, чтобы провести переговоры.

— Знаю я твои переговоры, — тяжело вздохнув, ответила Шура. — Ну хоть бы здесь потерпел.

В гостинице, перед тем как попрощаться и уйти к себе в номер, Романова остановилась и совсем неожиданно сказала:

— Смотри, на улице совсем как днем.

— Это и здесь, на Аляске, наступил полярный день, — покрутив головой, ответил Николай. — Помнишь, как мы с тобой в такие ночи бродили по Якутску?

— Конечно, помню. Ты бы знал, как я сегодня за тебя переживала.

— Я не мог тебя подвести, — шутливо ответил Порогов.

— При чем тут я, ты за всех нас отдувался.

— Рад столь лестной для меня оценке, — он посмотрел на ее расстроенное лицо, вспомнил, как она стояла в проходе рядом во время всего полета. — Может, зайдем ко мне и обмоем этот полет? У меня остался армянский коньяк.

— Если бы ты предложил мне брусничного сока, — глядя куда-то в коридор, отстраненно сказала Шура. — За последнее время я, Коля, сильно устала. Знаю, надо бы отдохнуть, и все некогда. И тебе бы не мешало. Завтра Рон хочет вновь усадить тебя за штурвал. Это только мой муж может пить до утра. Поехал к магаданцам добирать.

— Завтра будет завтра. А сегодня можно найти и сок, — сказал Николай. — В Америке есть все. Уж больно день был хорош. Ты зайдешь?

— Ну, разве что на минуту, — усталым голосом сказала Шура.

Закрывая за собой дверь, он говорил себе, что выпьют по рюмке коньяку, поговорят, как старые добрые друзья, и ничего больше. Но все произошло не так, как он предполагал. Очутившись в полутьме гостиничного номера и услышав дверной щелчок, она повернулась и, потянувшись к нему, точно заранее зная, что будет дальше, прошептала:

— Свет не включай, здесь и так светло как днем.

Он осторожно, чтобы не обидеть, чуть-чуть отвел голову, глядя в глаза, улыбнулся ей как старому и все понимающему другу. И Шура все поняла. Не привыкшая получать отказа, она тем не менее тонко подыграла ему, убрала какую-то невидимую соринку с его плеча, затем как ни в чем не бывало прошла в комнату, по-хозяйски расположилась в кресле.

— Давай угощай своим московским коньяком, — как-то уже по-новому, нервно сказала она. — Я сегодня и так пьяна. Но хочу выпить за тебя, Коля, за твои успехи.

Действительно, на другой день уже на другом самолете, «Сессне», они полетели на озеро. Шура оказалась права, Рон де Толли вновь посадил Николая за штурвал. Сзади, в пассажирской кабине, разместились Гордеев и Романова. Полищук лететь отказался, у него должна была состояться, как он говорил, важная встреча с товарищем по училищу, который обучался местным секретам управления в Анкоридже, Романом Плучеком, и американским предпринимателем Марком Бондом. Он хотел, чтобы с ним поехала Шура, но она сказала, что не может разорваться. Выяснилось, что Марк Бонд неплохо говорит по-русски, и семья Полищук на короткое время распалась.