Ольга Боочи - Восемь историй

- Что, Рошташка? Хулиганишь? – прогремела над ней Галя, нянечка.

Она сунула Наташке под нос огромный, почти мужской, кулак.

Наташка захихикала, обнажая беззубые десны.

Галя походя, одним рывком подняла Кристину с пола и водрузила ее обратно на стул.

- Испортили они тебе всю красоту? – посочувствовала Лиле вторая нянька.

Лиля вымученно улыбнулась.

Перед глазами плыли красные круги, и она несколько раз едва удерживалась от того, чтобы бросить все и сбежать, куда глаза глядят.

За обедом дауненок Петя Никифоров, как всегда, швырялся ложкой. Ныряя за ней под стол, Лиля чуть не проворонила тарелку, ловко запущенную Петькой по той же траектории. Совсем как в первый день работы здесь, когда она соскребала утреннюю кашу с ковролина.

- Петя, блин, - прошипела она и сама поразилась желанию треснуть как следует противного мальчишку. Петя скорчил ей рожу и засмеялся. Он тоже, как и Наташка, был весельчаком.

До сестринской комнаты Лиля еле дотащилась. Но едва она упала на диван, как в замке заскрежетали ключи.

С огромными пакетами из Ашана в дверь протиснулась Света, старшая среди сестер.

- Что, дождь на улице? – пробормотала Лиля с трудом принимая сидячее положение и перегибаясь через подлокотник дивана за сумкой.

- Ну да, морось какая-то… Как тут все? – поинтересовалась старшая, разгружая продукты и загромождая ими стол и холодильник.

Лиля вскрыла упаковку и выдавила на ладонь две белые таблетки. Закинув их в рот и запив водой, она дежурно выложила новости.

- Петя Никифоров попытался швырнуть у меня тарелку, но быстро вспомнил, с кем имеет дело. Потом соизволил отобедать. Ленился, правда,.. – она знала, что Петька у Светы любимчик. - Манька, кажется, заболевает…

- Ты себя плохо чувствуешь? – Света кивнула на пустой стакан.

- Да, нет, так, голова немного…

Лиле замолчала и посмотрела на старшую. Почему-то ей показалось, что Света выглядит сейчас слегка виноватой.

- Слушай, спасибо, что согласилась работать сегодня, - остановившись посреди комнаты, проговорила та.

- Да ничего, - ответила Лиля и только пару секунд спустя поняла, о чем та говорила. Ну да, страстной четверг. Она вздохнула и грустно ей улыбнулась.

- Ну, кому-то же надо…

Света благодарно кивнула.

- Ну ладно, я побегу, - сказала она, собирая опустевшие сумки. - Мне еще домой нужно перед службой заскочить….

Ожидая, пока Света уйдет, Лиля раскрыла сестринский журнал. Писать особо было не о чем. Она перелистнула страницы и открыла последнюю. Последний лист в журнале вечно был разрисован, несмотря на Светино ворчание. Улыбающаяся до ушей медсестра смутно кого-то напоминала – рисунок, видимо был портретом с натуры. А белый плат с крестом не оставлял сомнений в профессии изображаемой.

К тому времени, как в двенадцать лет Лиля бросила воскресную школу и перестала ходить на службы, почти все ее новые подружки уже собирались в будущем стать сестрами милосердия. Кто бы мог подумать, что и она окажется среди них.

За старшей хлопнула дверь, и Лиля, отложив журнал, снова закрыла глаза.

К концу тихого часа таблетки, наконец, подействовали и головная боль отпустила. Улыбаясь Лиля вошла в бокс и остановилась на пороге.

- Все болеют, Лиль, - заметив ее, сказала нянечка. - Даже и не знаю, кого ты возьмешь.

Лиля уперла руки в боки и обвела глазами бокс.

- Ваня? – громко сказала она, наконец.

Ванька поднял голову в своем манеже и замер.

– Кажется, сегодня твой день!

Одевать Ваньку, охваченного бурной радостью, было делом не простым, но привычным. У каждой из сестер были здесь свои любимчики. Соколов не был ничьим любимцем. Он все рвал, и был уже слишком большой, через год его должны были перевести во взрослый интернат.

Но Лиле он нравился. Наверное, тем, что никогда не плакал. Он был стойким парнем.

Она выкатила коляску с Ванькой на крыльцо и стянула с головы косынку. Другие боксы еще не вышли на прогулку, и притворяться было не перед кем.

Дождь прекратился, деревья в оттаявшем парке чернели мокрыми стволами. Было пасмурно и тихо. Медленно приближались сумерки.

Совсем скоро, в пять часов, во всех храмах должны были начать читать Двенадцать Евангелий. Был Страстной Четверг и все в этот вечер должны были быть на службе. За работу в такой день Света ее и благодарила.

Лиля сделала круг по территории и съехала на оттаявшую дорожку в парк.

Глухо скрипели, качаясь на ветру, старые березы.

- Что, Соколов, не боишься?– усмехнулась она, наклоняясь к Ваньке. – Может, прокатимся?

Ванька заерзал в коляске, услышав ее голос и наконец, сумев развернуться, довольно хмыкнул.

- Я так и думала, что ты не против, - посмеялась Лиля.

Коляска подпрыгивала на ухабах и тряслась, комья грязи летели из-под колес, но Ванька только повизгивал от восторга. Что ни говори, а он был хороший товарищ. Наконец Лиля запыхалась, сбавила скорость и пошла шагом, улыбаясь и вдыхая пахнущий землей весенний воздух. Она не спешила вернуться в бокс. Кажется, и Соколов не спешил туда вернуться. В этом они всегда были солидарны. И лишь когда совсем стемнело, и во всех корпусах зажглись огни, Лиля направила коляску к пандусу.

- Ну и грязные же мы с тобой, - пробормотала она. – Сейчас кому-то влетит, если не отмоемся.

Лиля приходила сюда, в этот интернат, четыре раза в неделю вот уже год, но так и не научилась чувствовать себя одной из сестер. Иногда во время послеобеденных прогулок с детьми она останавливалась у ограды и подолгу смотрела, как за забором ездят машины и свободно ходят люди. И чувствовала, будто с этими безнадежно больными детьми заперли здесь и ее.

Лиля вышла за проходную и побрела к метро, чувствуя, что, пусть ненадолго, но все закончилось. Она не была больше ни терпеливой, ни уравновешенной, ни милосердной. Наверное, она не была даже христианкой, потому что не собиралась идти на службу ни завтра, ни даже, наверное, на Пасху. Она была просто усталой. И это было хорошо.

В последний день перед отъездом Машка с утра напялила на себя это нелепое платье. Оно было каким-то старомодным, с отложным воротничком, только что нафталином не пахло, и вовсе ей не шло.

Она шагала теперь, гремя крупной галькой, вдоль самой прибойной линии, отмеченной слизью и вынесенными на берег водорослями. Временами Машка наклонялась и, подобрав круглый гладкий голыш, швыряла его в воду, но камни улетали недалеко и плюхались в море в нескольких метрах от берега.

Андрей молча брел за ней по склону, но к морю не спускался. С самого утра он чувствовал себя простывшим, и к воде его не тянуло.

Ветер до рассвета надул над морем тучи, и солнце временами пропадало, гася и вмиг сводя на нет тени, а затем вспыхивало снова. Под ногами хрустела выжженная трава, и залпами сухих искр врассыпную выстреливали кузнечики.