Керстин Гир - Где правда, там и ложь

– Может, мы просто сходим посмотрим? – предложила я. – У нас же есть ключ?

Мими засмеялась.

– Наверное, эта фрау Картхаус-Кюртен всё же не такая идиотка, как я думала.

– Это я так думала. Ты сказала, что она великолепна.

– Да, чтобы ты к ней сходила, – ответила Мими. – На самом деле я была о ней невысокого мнения. Она всё время подпитывала страдания Ронни, вместо того чтобы сказать ему, чтобы он взял себя в руки. Кроме того, у меня сложилось впечатление, что она с ним флиртует. Но сейчас я хочу сказать, что она всё же что-то понимает в своей работе.

– Почему это?

– Тебе явно становится лучше. Уже за одно это я готова целовать ноги этой курице. Наверное, эти таблетки волшебные. Я тоже бы охотно приняла одну.

У меня и в самом деле появилось чувство, что моё изменённое состояние сознания начинает потихоньку проходить. Если подумать, что я проводила целые дни с мыслями «Карлумеркарлумеркарлумер» или «Фу, какие же они все дураки», то сейчас явно наблюдался огромный прогресс.

– Что с арендной платой от доходных домов? – спросила я Мими, которая снова уткнулась в свою газету. – Такой шестиквартирный дом должен приносить кругленькую сумму. Наверняка уже накопилось немного денег, которые я могла бы выплатить тебе за долги.

– Ты ничего мне не должна! – ответила Мими. – И там два шестиквартирных дома. Они действительно кое-что приносят. Правда, они и обходятся прилично, между нами говоря. Но деньги переводятся на счёт Карла, который сейчас заморожен, пока не будет решён вопрос с наследством. Почему у тебя нет генеральной доверенности?

– Кто мог предвидеть, что один из нас умрёт? У Карла тоже не было моей генеральной доверенности. И мы никогда не говорили о деньгах. Либо их было достаточно, и мы их тратили, либо их не было вовсе, и тратить было нечего.

– У Карла деньги были всегда, – сказала Мими. – Он просто тебе об этом не говорил. Он, кстати, снял складское помещение в Дюссельдорфе – вероятно, для мебели и картин. Адвокаты хотят как можно скорее каталогизировать их, но я сказала, что ты ещё к этому не готова. Возможно, среди этих предметов есть личные вещи Карла, письма, дневники – и я считаю, что в этом случае ты должна быть первой, кто их увидит.

– А какую, собственно, роль играет во всём этом дядюшка Томас?

Мими пожала плечами.

– Мы с папой попытались воссоздать картину по имеющимся документам. Видимо, речь идёт в первую очередь о наследстве его тёти Ютты. После её смерти оно отошло к её брату, то есть отцу Томаса и Карла, который, в свою очередь, оставил его своей жене, а та – Карлу. А Карл тебе. Но Томас считает, что наследство тётушки Ютты с самого начала предназначалось ему. И он хочет его получить, всё до последней табакерки. Он уже трижды сюда звонил, чтобы поговорить с тобой, гадкий слизняк.

– Правда?

– Во всяком случае, он считал, что разговор с тобой поможет избежать передачи дела в суд. Если я хорошая сестра, сказал он, то я уговорю тебя на разговор с ним. Кроме того, он всё время спрашивал, болван этакий, было ли у Карла для тебя ласковое прозвище. Твой адвокат написал после этого его адвокату, чтобы его клиент прекратил третировать звонками его доверительницу. Это помогло.

Я отпила апельсинового сока и задумалась.

– Будет немного странно, если я получу всё, что когда-то принадлежало родителям Карла. – Даже если я употреблю это на детёнышей ягуаров и тетрадки для индийских детей.

– Ты получишь не всё, – ответила Мими, снова углубляясь в свою газету. – Тебе придётся поделить наследство с детьми Карла. А это может длиться годами.

– Хм. – У способности ясно мыслить был недостаток. Я начала испытывать страх. Перед встречей с Лео. Последний раз мы виделись пять лет назад.

При мысли о встрече с Лео у меня по коже пошли мурашки.

И тут Мими громко вскрикнула.

Я от испуга опрокинула свой апельсиновый сок.

– Ты что, с ума сошла? – вскричала я, хватая рулон бумажных полотенец.

– Не я! – крикнула Мими, судорожно переводя дыхание и тыча пальцем в газету. – Они !

Она показывала на страницу с объявлениями о рождениях и смертях, и я подумала, что кто-то опять назвал своего ребёнка Нина-Луиза.

На самом деле Мими тыкала пальцем в объявление о смерти.

– А кто умер? – спросила я, промакивая разлитый апельсиновый сок. И тут сама увидела имя.

КАРЛ ШЮТЦ.

– Ох, – поражённо произнесла я. – Какой плохой год для людей с именем Карл Шютц. Отчего умер этот и сколько ему было лет?

– Каролина ! – Как всегда в минуты возмущения, глаза Мими были широко раскрыты. – Не строй из себя дурочку. Это не какой-то там Карл. Это твой Карл!

– Но мой умер больше пяти недель назад, – возразила я, по-прежнему ничего не понимая.

Мими взяла газету и расправила её перед собой, как транспарант.

– Пожалуйста! Убедись сама.

Объявление о смерти Карла занимало добрых полстраницы, это стоило, наверное, целое состояние.

Я таращилась на объявление не меньше минуты. Затем Мими опустила газету и устало сказала:

– По крайней мере они не изобразили тут венок и руки в молитве. Или сломанную розу. Карл пришёл бы в бешенство.

– Да, но что значит «неисповедимы пути господни»? Карл был атеист!

– Да, но его семья, очевидно, нет, – ответила Мими. – В четверг будет сорок дней со смерти Карла. Они, похоже, собираются отмечать сорок дней.

– «Неисповедимы пути господни»?

– На языке католиков это означает: поскольку он бросил свою семью и нашёл себе новую молодую жену, он был наказан ранней смертью и на довольно длительное время попадёт в чистилище, аминь.