Анна Эрде - Железная дорога

Я всегда настороженно относилась к тем, кого называют «голубыми». Единственный представитель этой категории мужчин, с которым я какое-то время имела общие дела, был мне глубоко несимпатичен. Весь томно-надмирный, весь в чём-то норвежском, весь в чём-то испанском , он в ситуациях касающихся денежных вопросов мгновенно превращался в очень просчитанного и жёсткого наглеца.

Бродя по Воронежу в компании с дизайнером, я решила, что пересмотрю отношение к геям. В тяжёлые для моей подруги дни Саша вёл себя как настоящий мужик. Он не только всеми силами своей надломленной души сострадал горю, но и физически делал всё, что полагается делать мужчинам в таких случаях. В отличие от правильно сориентированного Помпона. Признаюсь, что уже скоро область моей толерантности сузилась до маленького кружочка, в котором смог поместиться только один воронежский Саша.

И про хук, а, может быть, апперкот, превосходно тогда у меня получившийся, я рассказывать в подробностях не хочу. Никогда никого я не била, тем более по лицу, никогда не то что боксом не занималась, толком ни одного боя на ринге не видела. Каким образом мне удалось одним ударом правой послать многокилограммового Помпона в нокдаун, не представляю. И вообще ничего такого я совершать не собиралась. Мы мирно шли с Сашей-дизайнером по тихой вечерней улочке. На душе было тяжело. Я думала о том, что скажу подруге завтра, когда она проснётся и обнаружит себя в незнакомом треснутом мире. Назавтра я уезжала — никак не могла задержаться, дети остались в Новосибирске практически без присмотра — и нужно было подыскать слова, которые придали бы Саше мужества. И я знала, что таких слов у меня нет. Навстречу нам шла весело щебечущая парочка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся розовощёким лучистоглазым Помпоном и девушкой Танюшкой, куколкой-блондинкой со вздёрнутым носиком и пухленькими розовыми губками. Эта была одна из тех барышень, которых мужчины обычно принимают за игривых и ласковых котят, не замечая надписи на их выпуклых лобиках: «Я порву любого, кто встанет у меня на пути». Однажды я наблюдала битву титанов: именитого учёного, поддерживаемого трудами, заслугами и связями с самого высока, и нежной блондиночки, всегда готовой всплакнуть и посмеяться, и которую звали «Никак». Победа досталась, разумеется, блондинке.

Я успела увидеть, как полиняла краска Помпоновых щёк, когда мы встретились взглядами. А после того, как Помпон рухнул, слышала неэстетичный визг Танюшки: «Милиция! Убивают!», внезапно прекратившийся после того, как дизайнер Саша что-то тихо сказал ей на ухо. Глупая, конечно, выходка. Но мне полегчало. Назавтра я нашла нужные слова для подруги, мало того, произнося их, чувствовала, что в моих словах есть сила, и она передаётся Саше.

Позже я чувствовала лёгкие уколы совести, вспоминая о Помпоне: ему досталось за двоих, за себя и за того парня — моего Четвёртого. К ЧеЗээМу, отнявшему у меня квартиру и едва не отнявшего Лизочку, вдохновенному творцу множества крупных и мелких моих неприятностей, я к тому времени не испытывала ровно никаких чувств. Он для меня перестал существовать. Я понимала, что сама придумала себе наказание ЧеЗээМом — неизвестно за что, наказание, которое, по моей внутренней догадке, желали бы для меня родители. Другое дело Четвёртый. Этот сеятель доброты меня обманул, прикинувшись простодушным ковбоем с большим, как у телёнка, сердцем. После удачно проведённого в Воронеже раунда остатки моей злости на Четвёртого растворились. Вот тогда-то я и смекнула, что метила кулаком в две «простецкие» физиономии сразу.

Наш поезд почему-то замедлил ход. По тропинке, пролегающей вдоль железнодорожного полотна в том же направлении, что и поезд, шла девчонка лет двенадцати и вела на верёвке козу. Поезд остановился, девочка тоже остановилась и стала вглядываться в окна вагонов. Интересно, что она хочет здесь высмотреть? Красивую городскую жизнь, в которую она мечтает когда-нибудь попасть? Умненькое взволнованное личико, дешёвое платьице. Мы потихоньку тронулись, и на миг приоткрывшаяся чужая жизнь осталась позади.

Руководствуясь здравым смыслом и художественным вкусом сейчас самое время приостановить описание перманентных бед и неприятностей моего начального московского периода. Да только из песни слов не выкинешь. Ни до, ни после моего пребывания в том пансионате я не встречала столько отвратительных людей в одном месте одновременно — я имею в виду моих потенциальных одноклассников из школы для мажоров. Мне и сейчас совершенно не хочется о них вспоминать. В пансионате меня поджидало, пожалуй, самое серьезное испытание из первой московской обоймы проблем. А вот после, действительно, наступило затишье, потом долго жизнь не давала заметных сбоев. Всё утихло, стоило мне стать любовницей Ди.

Чтобы оттянуть момент встречи с прекрасным (я имею в виду историю в пансионате), расскажу-ка я сейчас об обстоятельствах моего знакомства с Добрым Дядей, а, заодно и о том, откуда взялось это его прозвание.

В Выборге, откуда начинался славный поход на байдарках, я оказалась потому, что в путевке было обозначено заселение в местной гостинице. За день, проведенный в Питере, тогда еще Ленинграде, я все разузнала: что техникумов с предоставлением места в общежитии там навалом, что до вступительных экзаменов, когда это место, собственно, и предоставляется, остается целая неделя, которую нужно где-то переждать, что мест в Ленинградских гостиницах для меня нет, и никогда не будет.

А всё-таки, хорошим был тот денек в Питере. Поезд пришел рано утром, и до начала работы учреждений у меня оставалось время, чтобы хоть и на бегу, но успеть рассмотреть суровую и таинственную красоту города, едва не задохнуться от этого зрелища, вдохновиться им на борьбу за жизнь среди этой роскоши. Я с трудом заставила глаза оторваться от впитывания открыточных видов и вернула себя к злобе дня. Нужно было искать какой-нибудь техникум. Ни знакомых в Питере, ни какой-нибудь брошюрки об учебных заведениях города у меня не было, да я и не подозревала о существовании таких изданий.

Я остановила первое проезжающее такси и, усевшись, заявила водителю, молодому парню: «Мне нужно найти техникум, где дают общежитие». Сколько именно водитель, которого, как и моего Ди, звали Димой, сделал звонков из таксофонов, сколько раз он останавливался, чтобы поговорить с прохожими, я не считала, но много. И мы нашли три техникума, где при поступлении был гарантирован кров над головой и временная прописка в Питере. Я решила, что этих вариантов будет достаточно. В том, что я успешно сдам вступительные экзамены, я не сомневалась. Питер, практически, был у меня в кармане на три долгих года, оставалось только найти место, где можно перекантоваться всего одну неделю. Дима, обзвонив несколько отдаленных недорогих гостиниц — он хорошо знал этот ненавязчивый сервис, так как часто подвозил к гостиницам приезжих — убедился в том, что делать мне там нечего.