Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

«Окно можно разбить табуреткой. Если не удастся выскочить, то можно будет хотя бы закричать, позвать на помощь — рядом стоят дома, там наверняка есть люди. Только успею ли я сделать что-нибудь? Силища у этого медведя должна быть неимоверная. Он свернёт мне голову раньше, чем я добегу до окна». Юлия подняла глаза на Пастухова, увидела, что он, помрачнев лицом, внимательно смотрит на неё, и перепугалась окончательно.

— Вы можете уйти прямо сейчас, — сухо сказал Пастухов. — Но не через дверь. Мне не нужны из-за вас разборки с прошкинскими — эти ребята обычно не шутят. Я выведу вас через баньку в огород, в заборе есть потайная калитка, не просматриваемая с улицы. За калиткой увидите тропинку, она привёдёт вас прямо на станцию, только не на «Митяево», а на следующую от Загряжска, на «Моршино». Но я должен предупредить вас, Ульяна, что вернуться ко мне этим путём не получится — вы не откроете калитку снаружи. Если же подойдёте к дому со стороны улицы, я вас и во двор не впущу. Крикну с крыльца погромче, что не люблю журналюг, а пуще всего тех, что из загряжской областной газеты — за то, что посмеялись, вместо того, чтобы отнестись со вниманием к моему письму про лапшу на ушах написали.

— А почему вчера меня пустили? — вы же ещё не знали, что за домом не наблюдают.

— Нельзя было не пустить. Вы упали бы возле моей калитки и, скорее всего, не дожили бы до утра, тем более что по ночам уже холодно; а мне потом до конца дней со своей совестью диалоги вести. Нельзя не протянуть руку помощи тому, кто стоит у самой черты.

— Сегодня я в лучшей форме, и вы с чистой совестью можете отправить меня домой. Можете не волноваться, Александр Николаевич: я не вернусь и не подставлю вас под неприятности.

— Вы очень захотите вернуться, Ульяна, потому и предупреждаю: это у вас не выйдет. Мы не довели дело до конца, поэтому мучения ваши, хоть и не с прежней силой, вернутся уже сегодня. Но тут уж не моя вина, я помощь предлагал.

— Возможно, вы правы. Но всё-таки я поеду домой. Извините за доставленное беспокойство...

— Домой вам нельзя. В подъезде, или ещё на подходе к нему, вы почувствуете несильный укол, после чего без сопротивления позволите усадить себя в машину и увезти в клинику. Прошкин вас не выпустит. Вы ему нужны, и вне его досягаемости небезопасны. Если у вас есть надёжные друзья, поезжайте к ним, и оттуда ищите поддержки. Только будьте очень осторожны — скрываясь у друзей, вы рискуете не только собой, но и этими людьми.

— Неужели мои дела так плохи, Александр Николаевич? — спросила Юлия, уже догадываясь, что всё обстоит в точности так, как он говорит. — Зачем я так незаменимо нужна Прошкину? И какую опасность могу для него представлять?

— Зачем нужна — это следующий разговор, а опасность... Вы журналистка, и разоблачения сейчас в моде. На чистую воду вам его не вывести, но вы сможете доставить ему немало хлопот: ненужный шум вокруг его честного имени, проверки, то, сё. Придётся приостановить эксперименты, а кого-то и ликвидировать на всякий случай.

— Кажется, вчера... нет, не кажется, а точно! — вчера я разослала статью о прошкинской клинике по нескольким изданиям, гоняющимся за сенсациями.

— Тогда всё совсем серьёзно. Из клиники Прошкина вас быстренько спровадят в психиатрическую больницу, и в таком состоянии, что самый объективный эксперт подтвердит вашу неадекватность — Прошкин умеет скручивать головы. По скольким редакциям вы разослали письма?

— Не помню. По пяти-шести.

— Допустим, по шести. В трёх газетах вашу статейку выкинут в мусорное ведро, из двух побегут к Прошину и предложат ему выкупить компромат, причём совсем незадорого. Какое-то издание, возможно, захочет опубликовать ваш материал, но к главному редактору придут интеллигентной внешности люди, покажут фотографию его детей, и вежливенько попросят не компрометировать себя публикацией клеветнических наветов. Против лома есть только один приём — лом. Вот его-то и следует искать, Ульяна, а не пустыми газетками с риском для жизни размахивать. Прошкин в сложных отношениях со спецслужбами: кто-то его покрывает, а кто-то копает под него. Нужно выходить на вторых, но это непросто сделать, и это потребует времени. Так что вам нужно приготовиться к длительному подпольному существованию со всеми вытекающими: фальшивые документы, явки, пароли. Если вы мне доверяете, я помогу всё это организовать, если нет — ищите другие варианты. Но в любом случае из Загряжска вам придётся уехать.

— Уехать? А как же мои дети?

— Дети — самое уязвимое место, детей придётся спрятать, и затягивать с этим не стоит.

— С этого и нужно было начинать, Александр Николаевич! — Юлия, подскочила со стула. — Я должна немедленно связаться с мужем. Не знаю, смогу ли я донести до него серьёзность ситуации, но за детей он испугается, хотя бы на время вывезет их куда-нибудь, а потом и я подключусь. Откуда я смогу позвонить домой?

— Не из Митяева, во всяком случае, — хладнокровно ответил хозяин. — Не хотите же вы поставить меня под прошкинских заплечных дел мастеров? Пока нет следов вашего присутствия здесь, а если позвоните, так откроете все карты разом — телефон-то ваш домашний вполне может прослушиваться. Прятать детей, безусловно, нужно, но пока с этим не горит. По логике вещей, вы, потерявшая сон, измучившаяся в своей мозгодробилке, должны приползти к нему сдаваться. Второй вариант: вы чудом добираетесь до дома, ищете поддержки мужа. Третий вариант, вполне реальный в этой ситуации и предпочтительный для Прошкина: вас, совершенно дезориентированную, бесцельно бредущую по Москве, обокрали, отобрали документы, и вы или прибились к какому-нибудь бомжатнику, или вообще бесследно сгинули. Процесс уже запущен Прошкиным, тенденция его развития всегда одна, а вот скорость развития — это индивидуально, тут может быть по-разному. По его прикидкам, в данный момент вы ещё можете держаться и даже более или менее здраво рассуждать, но не исключен такой вариант, что вы даже имя своё уже могли бы позабыть. Единственное, что могло вас спасти, это полноценный сон, но Прошкин знает, что без его помощи вам не уснуть.

— Тем не менее, сегодня мне удалось отлично выспаться.

— Вам удалось выспаться только потому, что я установил у вашего изголовья одну интересную штукенцию, на моём птичьем языке называемую «временнЫм блокиратором». И я абсолютно уверен, что вам необходимо провести здесь ещё одну ночь — нужно повторить установку. Если уедете сегодня, скорее всего, ваши мучения вернутся уже в дороге. Чтобы выбраться из своего очень серьёзного положения, вы должны приложить много усилий. Рассказывайте, Ульяна, обо всём с самого начала — это будет первое усилие.

При упоминании о «штукенции» её вернувшееся было доверие к Пастухову как ветром сдуло, в памяти вспыхнуло: лаборатория, заставленная аппаратурой, проводки, тянущиеся от её головы; руки мгновенно похолодели, обдала страхом мысль: «Кажется, я опять влипла!». Стараясь держать себя в руках, она как можно спокойнее проговорила: