В. Строгальщиков - Стыд

— Я сам, — увесисто сказал Важенин.

— Да что ты, Костя! Ну умелец… И батареи сам?

Важенин улыбнулся и сообщил, что по первой рабочей профессии он слесарь-сварщик, а еще шофер, столяр, бетонщик и каменщик. Лузгин не поверил, и Важенин рассказал, что после института его швырнули на снабжение, и для начала надо было выстроить на «точке» столовую, контору, склады и цеха, а он был пацаном, его не слушались и просто посылали. И тогда он посадил в штабном вагончике зама из «дедов», а сам пошел в бригаду сварщиков, потом — к бетонщикам и дальше, по цепочке. Каждый вечер он заходил в вагончик к «деду», читал радиограммы от начальства, писал отчеты и приказы по хозяйству и здесь же спал на топчане. Здание конторы они отстроили последним, через два месяца. Он въехал в новый кабинет, и с той поры рабочие, половина которых была из недавних зэков, называли его «шеф» или «бугор».

— Они уже не могли меня обманывать: я знал все.

— Мужчины, — сказала в комнате Тамара, — возвращайтесь.

Лузгин только закурил по новой, а потому ответил, что через минутку. Важенин спросил, не желает ли Лузгин выпить под горячее. Лузгин сказал, что нет, и Важенин одобрительно кивнул.

В коридоре Лузгин встретил мальчика Кирюшу, стоявшего в задумчивости.

— Дяденька, — обратился к нему Кирюша, — а что такое сознание?

— Спроси у мамы, — ласково сказал опешивший Лузгин.

— А у тебя, дяденька, мозгов нет?

Вернувшись с хохотом на кухню, Лузгин живописал присутствующим сцену в коридоре, и вышла странная заминка перед смехом. А мама Елизавета пояснила, что мальчик ходит в «продвинутый» детсад и там его перегружают безответственные педагоги, свихнувшиеся на сомнительных методиках. Лузгин сказал, что это повсеместная беда — свихнувшиеся педагоги. Он сразу понял, что в его отсутствие судачили о нем, отсюда и умное слово, пойманное мальчиком Кирюшей, и странная заминка.

— А выпить у вас в доме есть?

Тамара вздрогнула; Важенин сделал удивленное лицо.

— Сидите, Костя, я спросил из чисто познавательного интереса. Мне знакомы некоторые семьи, где спиртного не держат вообще, причем по абсолютно противоположным причинам. Как правило, люди, к алкоголю совершенно равнодушные, имеют привычку держать в доме бутылочку-другую для гостей. В то же время в семьях бывших или действующих алкоголиков спиртное отсутствует начисто. Если, конечно, действующий алкоголик — только один из супругов.

— У нас есть, — быстро вставила Катя.

— Да я же предлагал!

— Спасибо, Константин, не беспокойтесь. А кстати, господа, не кажется ли вам, что чуть подтаявшая строганина куда вкуснее сильно промороженной?

— Растаявшая строганина — это суши, — сказала Лиза, и все засмеялись, после чего Лузгин пошутил: только ненормальные японцы способны «сушею» назвать продукты моря. Пельмени были из лосятины, с добавкой лука, редьки и свинины, и под бутылочку Лузгин сожрал бы целый чан.

— Поехали со мной, — сказал Важенин, когда они снова курили на лоджии.

— Куда? — изумился Лузгин.

— На «точку». На месторождение.

— Зачем?

Да там решим, сказал Важенин, там придумаем. Посмотришь, поживешь, мы к хантам скатаемся, рыбалку зимнюю устроим, поохотимся. Все это здорово, сказал Лузгин, но что я буду делать там, на вашей «точке»? Чем лично я буду заниматься, и нужен ли я там вообще? Ты делать что-нибудь умеешь, спросил Важенин. Ничего, честно признался Лузгин. Да ну, неправда. У нас там есть радиоузел, будешь передачи вести… Какие передачи? Да какие хочешь! Не смеши меня, сказал Лузгин. Ну ладно, едем просто так, махнул рукой Важенин, у меня вахта: две недели на «точке», две недели здесь, в управлении. Поехали на две недели, вылет завтра, первый день после отпуска. Не понравится — вернешься, нет проблем…

Боже ты мой, вдруг отчетливо понял Лузгин, эти люди собрались меня спасать…

— Спасибо, Костя, я подумаю. Не завтра, конечно, а вот в следующий раз — почему бы и нет?

Выходит, тесть никому не открыл своих планов насчет лузгинского трудоустройства, даже с дочерью родной не поделился, старый черт… А может, просто не успел или ждет, когда решится окончательно. Вдруг его ставленник Лузгин не понравится оргкомитету или президенту лично? Весьма и весьма вероятно.

Важенин сник и замкнулся, словно школьник, не сдавший контрольную. А прическа у него стобаксовая, и вообще — красавец, мужественный тип первопроходца, совершившего карьерный прорыв, но вот очки все портят, опрощают, дешевая оправа, у старика покруче будут, стильные…

— Да есть тут вариант, — солидно проговорил Лузгин. — Если не получится, вернемся к разговору.

— Понимаю, — сказал Важенин. — Только извини, Володя, будет то же самое.

— Объясни, пожалуйста.

— Да что Москва, что Тюмень, что здесь… А ты никогда не хотел попробовать… Ну, пожить другой жизнью?

— Я пробовал, — сказал Лузгин и вспомнил про Ломакина и все еще не купленный мобильный телефон.

— Старик, все эти депутаты, политики, начальники, вся эта пресса, в которой ты крутишься…

Лузгин сидел на раскладном стуле у окна и чувствовал, как от стекла несет холодом. Слесарь ты сварщик, подумал он, спаситель душ заблудших, хреново утеплил свой кабинет, умелец!

— А сам ты, Костя, разве не начальник?

— Начальник, — с готовностью согласился Важенин. — Только мы дело делаем, понимаешь? У нас конкретный результат — два миллиона тонн нефти в год с месторождения. А у них что?

— Физики и лирики, — усмехнулся Лузгин. — Этому спору сто лет. Ты еще Левина припомни или Штольца. Только и разницы, что у тебя вместо деревни — буровая. Не так все просто, Костя, извини. То, что ты предлагаешь, напоминает побег или еще хуже — дезертирство. Не получилось — ив кусты, на буровую. Но все равно спасибо. У тебя хороший дом, Костя, хорошая семья. Все это мне тоже выдадут на месторождении вместе со спецодеждой?

Важенин от неловкости нахмурился. Лузгин потыкал сигаретой в пепельницу. Обещали чай, но их никто не окликал; выходит, знали, что главный разговор придется именно на этот перекур.

— Пойдем, — сказал Лузгин. — У меня встреча с тестем в полчетвертого. Ты когда обратно? Ах да, через две недели… Позвони — сбежимся.

Из глубины квартиры донесся женский крик, затем паническое: «Костя! Костя!». Важенин, отбросив стул, рванулся к двери, Лузгин за ним, успев предположить: перевернули чайник, кто-то обварился? Надо тертой картошкой и чем там еще…

В просторной прихожей у стены замерла Елизавета, прижав к себе Кирюшу. Сестры, Тамара и Катя, стояли на коленях спинами к Лузгину, склонившись над кем-то в углу у двери; Лузгин видел только черные сапожки и полу рыжей шубы с простроченной в ромбик подкладкой. Спина у Тамары качнулась, последовал звонкий хлопок — так бьют ладонью по лицу. Катя обернулась к мужу и крикнула с колен: «Скорую, скорую вызови!». Константин вобрал голову в плечи и шагнул к телефону под зеркалом. «Язык! — Тамара наклонилась ниже. — Смотри, чтобы язык не западал!»