Вэй Хой - Замужем за Буддой

Это было в далеком детстве: снег, Новый год, фейерверк, мандарины, которые я чистила и уплетала, усевшись у кухонного очага. Но это было лишь однажды. С самого моего отрочества в Шанхае больше ни разу не выпал снег.

Снегопад в Нью-Йорке пробудил давнишние воспоминания. Погруженная в них, я рассеянно побрела в туалет, почистила зубы, причесалась, сделала несколько простейших йоговских упражнений и доела вчерашние клецки. И все это время не отрываясь, как завороженная, смотрела в окно на падающий белый снег. Я словно превратилась в одну из этих пушистых снежинок, легко и беззаботно кружащихся в воздухе, таких белых и чистых и совершенно невесомых… И мне предстоит упасть на грязную землю, растаять или погибнуть под чьим-то каблуком…

Наша жизнь от начала и до конца подобна падению снежинки с неба на землю; мерцанию фитиля в масляном светильнике, которому неминуемо суждено потухнуть; или судьбе двух самых величественных зданий в мире, в одночасье превратившихся в усыпанные пеплом развалины.

Но ведь, достигнув земли, снежинки тают, превращаются в воду и, испарившись, снова поднимаются ввысь. И придет день, когда они опять вернутся на землю со следующим снегопадом. Так и смерть, возможно, всего лишь интерлюдия. И когда ты вновь откроешь глаза, окажется, что для тебя началась новая жизнь в ином, доселе неведомом мире.

Все на свете зыбко и изменчиво, ничто не постоянно. Вечны лишь преображение и пустота. Каждый шаг по дороге, ведущей к вершинам познания, — это движение к вечности и возрождению.

Я погасила сигарету; меня саму удивили пришедшие мне в голову мысли; они подобно волнам взбудоражили гладь моего сознания.

А снег все шел, но уже не такой густой. Несколько снежинок сиротливо приклеились к стеклу и сразу растаяли.

Я села у окна, включила компьютер и просмотрела электронную почту. Помимо спама, вроде рекомендаций «Как без труда заработать кучу денег» или «Как испытать несколько оргазмов подряд», в моем почтовом ящике оказалось несколько сообщений от издателей, из газет, от студентов отделения Восточной Азии Колумбийского университета и еще несколько личных писем. Первым делом я всегда читала письма от Мудзу. Мы писали друг другу каждый день, делились впечатлениями, пытаясь заглушить тоску друг по другу.

В последнем письме Мудзу сообщал, что едет в Гавану, где Хулио собирался дать бесплатный концерт для кубинских рабочих. Он будет петь для двадцати тысяч слушателей, жителей крошечной страны, в одиночку противостоящей американскому империализму. Ждут самого Фиделя Кастро.

За два месяца до концерта все улицы были оклеены афишами, а по двум местным радиостанциям постоянно передавали объявления о предстоящем событии. В самом конце письма Мудзу сообщал, что недавно завтракал в компании двух бывших жен Хулио — блондинки и брюнетки; обе они родом из Латинской Америки.

«Мы толком не успели сесть за стол, как они сладчайшими, медовыми голосами и с самым невозмутимым видом стали поливать бывшего мужа грязью. Сначала они показались привлекательными, но быстро выяснилось, что обе очень агрессивны и, как мощные жернова, готовы перемолоть все, что попадется им на пути».

Именно так он и написал.

Иногда меня донельзя удивляло то, как Мудзу видел и воспринимал самые разные вещи. Глядя на мир его глазами, я начинала подмечать краски, формы предметов, особенности человеческих характеров или событий, которые раньше прошли бы мимо моего сознания, были бы мне попросту неинтересны. Честно признаюсь, до встречи с Мудзу я даже не представляла, в каком именно уголке земного шара находится эта самая Доминиканская Республика.

Значит, он поедет в Гавану на концерт для кубинских рабочих и увидит Фиделя Кастро. Это потрясающе!

Я в ответном письме рассказала, что в Нью-Йорке целый день идет снег.

«Вокруг такая белоснежная красота! Жаль, что тебя нет рядом. Я часами сижу у окна и любуюсь снегопадом. Не знаю почему, но в голову приходят странные мысли о смерти, вечности и возрождении…»

Я сделала затяжку, немного помедлила и продолжила: «Начинаю подумывать о ребенке. Раньше сама мысль о беременности внушала мне отвращение. Только представь: что-то постоянно торчит у тебя в животе, высасывает из тебя все жизненные силы, крадет молодость и неумолимо растет, растет… Но теперь я все чаще размышляю о том, чтобы родить. Может быть, от тебя. Целую».

Я в радостном волнении ходила взад-вперед по пустой комнате, не чувствуя себя одинокой.

Стояла тишина. Лишь батареи парового отопления время от времени издавали приглушенное урчание, да из соседней квартиры доносился собачий лай. В дверь другой соседней квартиры позвонил разносчик из китайского ресторанчика. Из квартиры этажом ниже слышалась шумная любовная возня молодой студенческой пары. Все эти привычные звуки были неотъемлемой частью повседневной жизни моей квартирки в Сохо. И когда они вдруг затихали, мне чего-то не хватало, будто выпал зуб и в ранее безупречной белоснежной улыбке появилась уродливая черная дыра.

Лежа на диване, я читала книгу о последних годах жизни Айлин Чан {28} в Америке. И вскоре задремала.

Когда я проснулась, уже стемнело. У соседей был на полную громкость включен телевизор, а в комнате стоял чужой кухонный чад. Аппетитный запах жареной говядины приятно щекотал ноздри.

Снегопад прекратился. Крыши окрестных домов побелели от толстого слоя снега и теперь резко выделялись на фоне черного ночного неба. Пушистый снежный ковер блестел в свете огней ночного города, как нарядная серебристо-голубая шуба.

Снег буквально светился! Этот свет рассеивал ночную мглу и проникал сквозь крохотное окошко моей комнаты. Он был тусклым и холодным, но удивительно прекрасным.

Я надела теплое пальто, закутала шею шарфом из ангорской шерсти с золотистым люрексом, натянула лайковые перчатки и замешкалась, шаря под диванными подушками в поисках ключей. Потом открыла дверь и вышла на улицу.

Судя по всему, там только что проехал снегоочиститель. Поэтому на земле снега почти не осталось, а ветер уже стих. В полном одиночестве я пошла по направлению к Чайнатауну, к ресторану «Лао Чжэн Син».

Той ночью, ворочаясь в постели, я вдруг поняла, что в этот день, как и во все предыдущие, я ни с кем не перемолвилась ни словом.

В таком суетливом и беспокойном городе как Нью-Йорк, мало что могло сравниться с бездельем и безмолвием, когда чувствуешь, как время утекает, просачиваясь между пальцами. Это помогает полнее ощутить свое счастье. Или одиночество.