Владимир Крупин - Море житейское

Не спасали конституции: где конституция, там безправие. Не спасали банки: где банки, там нищета; не спасали партии: где партии, там интриги, склоки, вранье и т.п. Миром правила и правит жадность: к власти, к богатству, к пространствам, к славе. От Бога установленная система монархической власти была свергнута революциями, и если где она еще осталась, то в картонном, декоративном виде, а не в настоящем, когда царь - единовластный хозяин и отец нации.

Неужели еще кто-то из простаков верит, что демократия создана для людей? Создана для их безправия, унижения, ограбления. Царствует при ней, особенно в России, диктатура воровства. А что нас жалеть, сами же в нее верили. Кому верили? Чикагским мальчикам, Горбачеву? Пьяному руководителю с лицом ресторанного вышибалы? Почему же не верили, не вняли святому Иоанну Кронштадтскому, сказавшему на все времена: «Демократия в аду». В аду и живем. Так нам и надо.

В сверхчеловеки славян не пустят: черепа (по теории Ломброзо) не подойдут. В сверхчеловеки нам, славянам, нельзя, мы недочеловеки, ун-терменши, нам хватит водки, табака и балалайки. Да еще егэобразного обезьяньего образования. При котором так и не научишься читать и писать, а только будешь тыкать в кнопки, утыкаться в большие и маленькие экраны, любоваться развратом, ржать над пошлостью и мерзостью «камеди-клабов», поглощать синтетику и отраву современной пищи, пить, курить и колоться. И верить, что Россия способна развязать войну. И что фашистов победила Америка. И что педерасты - это хорошо, а целомудрие - плохо.

В мире одно противостояние: кто за Христа, кто против. Все остальное прикладное.

Фашизм не победить, пока Запад не обратится ко Христу. Это единственное условие. Все другое от лукавого.

И не надеяться, что мы скоро его победим.

Молиться надо! Спаси, Господи, Россию, Дом Пресвятой Богородицы!

Благочестивые благотворители, рабы Божии Александр Борисович, Димитрий Гаврильевич, Николай Николаевич, Валерий Михайлович по благословению священноначалия заказали большую по размеру икону -«Всех святых в земле Российской просиявших» и в почетном и молитвенном сопровождении священников: отцов Геннадия, Георгия, Евгения, Петра, Сергия привезли ее в дар Афонской Святой горе. И, опять же по благословению, икона была доставлена в скит Ксилургу, скит Пресвятой Богородицы.

Почему в Ксилургу? Именно здесь было первое поселение русских монахов на Афоне. А скоро исполняется тысячелетие со времени начала этого пребывания. Слово «ксилургу» в переводе с греческого означает «древоделы». Это объяснимо - русские, приходящие из лесов матушки Руси, были искусными древоделами, плотниками, столярами. Много иконостасов, стоящих в храмах Святой горы, сработано русскими умельцами.

Здесь самый древний из сохранившихся православных храмов. Здесь кажется - рядом с тобою стоят все те, чьи останки сохранились в скитской костнице.

Но надо рассказать все по порядку.

* * *

В четыре утра собрались в Домодедово. Были уже там и иконы - в огромных, из толстой фанеры, футлярах. Одна, «Всех святых», в дар, вторую - образ святителя Николая Зарайского-Корсунского, везли, чтобы приложить к святыням Афона и повезти дальше, на Корфу и даже в Бари, в Италию, к мощам самого святого.

Познакомились, пошли оформляться. Аэропорт - такое огромное, растянутое пространство, что мы очень долго преодолевали его, будто шли пешком в Грецию. Потом процедуры досмотра, то есть просвечивание, обыскивание, проверка паспортов. Дело привычное, но с нами такой груз и такое количество священников, что внимание к себе мы, конечно, привлекали. Наконец, попали в помещение перед выходом на поле, названное жутким летным словом: накопитель. Накопились, погрузились в огромный автобус. Автобус так долго ехал, будто уже в нем, а не пешком мы двинулись на Балканы.

Рядом с самолетом наш автобус показался крошечным. Да, теперь уже все в этом мире подчеркивает малость человека. Но человек же сам сделал такую махину, которая заглатывает три сотни человек, еще многие тонны груза, и легко взлетает и несется выше облаков.

А в самолете мы огляделись и ахнули: а где Валерий Михайлович, а где Миша? Кинулись к старшей стюардессе. Успокоила - сейчас будут. И точно - входят. А оказалось у них все очень непросто. И искушение было, на грани срыва всего нашего путешествия. Дело в том, что Миша участвовал в работе поисковых отрядов на Кольском полуострове, на месте боев. Они свершали великое и скорбное дело - предавали земле останки бойцов. Но там же находили не только стреляные гильзы, но и целые патроны, гранаты, снаряды. Минеры обеззараживают снаряды, мины и гранаты, а на россыпи патронов и внимания не обращают. А Миша - обыкновенный мальчишка, взял на память пулеметный патрон. Все мы были мальчишками и этот поступок Миши мы все очень понимаем. И патрон этот Миша, как память о боях, всегда носил с собой. Тоже понятно. А на контроле аппараты запищали. Что это? Ручка? Сувенир? Патрон? Тут прапорщик-таможенник обрадовался случаю проявить бдительность. Да это же хранение и провоз огнестрельного оружия, да это же до восьми лет лишения свободы! Несовершеннолетний сын? Родитель сядет.

«Стою, молюсь, - рассказывал Валерий Михайлович, - молюсь святителю Николаю. Появляется офицер. Ему прапорщик: так и так. Он смотрит на Мишу, спрашивает: сколько лет. “Кругом марш! На посадку!” Это были такие минуты, такие! Вот когда чувствуешь силу молитвы».

* * *

Слава Богу, полетели. Рассвет в небе наступает быстрее, чем на земле. Безсонная московская ночь и усталость сморили, и очнулись мы уже в Г ре-ции. Но сразу никуда не могли уехать и были в аэропорту, в таможне, еще пять часов. Придирались к необычному грузу, ко всему, к печатям и бумагам. И ходили по пространству таможни очень не спеша, им-то было некуда спешить. Нам же, на удушающей жаре, без воды и еды, было прискорбно. Но мы - люди православные, любое препятствие воспринимаем как заслуженное искушение, и оттого нам всех легче переносить страдания.

В конце тягостных процедур был еще момент. Уже продели в края футляра проволочки, уже запломбировали, уже понесли. И одна проволочка оторвалась. Но хорошо, что при таможенниках оторвалась. Сменили, понесли к автобусу.

Водитель говорил по-русски:

- Меня в Москве считали грузином, в Грузии я - грек, а в Греции -русский.

- А сам ты кем себя ощущаешь?

Он, бросив руль, развел руками. Наверное, цыган - настолько он беззаботен был к управлению, приучив автобус к самостоятельности, как верного коня. Мы лихо неслись сквозь золотое и зеленое пространство. Девушка-гид щебетала о Греции. Конечно, у них, гидов, уклон всегда в античность. Олимп, Зевс, Гефест, Афродиты всякие, Ариадны да Пенелопы. Прометей. Направо, через залив, горы Олимпа. Вспомнил юношескую строчку: «Мои кастальские ключи текут из-под сосны». Начитанный был, мечтал напиться из кастальских ключей, которые где-то здесь. Да, чуть подальше и налево - родина Аристотеля. Вспомнил я, как ночевал в отеле «Аристотель» в Уранополисе и на ночь глядя вздумал пойти искупаться. Море сверху казалось так близко, но на деле оказалось далеко, да еще для сокращения пути продирался напрямик. Стемнело быстро, как темнеет на юге. Упал и исцарапался, но до воды добрался. И влез. И добавочно поранил ногу, и все эти царапины и ушибы свидетельствовали об одном - пошел к морю без благословения.