Владимир Крупин - Море житейское

ВОТ КЛЮЧ К ПОНИМАНИЮ Кавказа: (о надписи в «Мцыри») «...как удручен своим венцом, такой-то царь, в такой-то год вручал России свой народ. И Божья благодать сошла на Грузию! Она цвела с тех пор в тени своих садов, не опасаяся врагов за гранью дружеских штыков».

«Вечно холодные, вечно свободные, нет у вас родины, нет вам изгнания». Точно! Если нет родины, какое же изгнание?

Очень правильно цензура осуждала строки: «.за несколько минут. где я в ребячестве играл, я б рай и вечность променял».

«ОТТОПАЛИСЬ НОЖКИ, отпел голосок, остался на макушке один волосок». Или: «Отходили мои ноженьки, отпел мой голосок, а теперя темной ноченькой не сплю на волосок» (вариант: «Оттоптались мои ноженьки, отпел мой голосок.).

ОБОЖДИ! КУДА пошел, ты же в разных носках! - А я что, умнее стану, если пойду в одинаковых? - Есть же культура! - Носков? - Всего. И носков. - Ну, на все меня не хватит. Хватило бы на главное. - А что главное? - Для меня работа. И мне о носках некогда думать. - Ты и не думай, надень одинаковые. - Ты меня заездила своими носками, какая мне теперь работа?

ТЯГА К ОДИНОЧЕСТВУ - это не от гордыни, не эгоизм, это возраст и жаление времени. Нет сил на пустопорожние разговоры. Слышать анекдот и тужиться, вспоминая ответный. Нет, если в незнакомом городе есть возможность свернуть на тихую улицу и идти по ней в одиночестве - вот краткое счастье.

ГРОБ ДЛЯ ЖЕНЫ

Днем с Аркашей ходили в лес. Грибов не нашли, набрали шиповника. Может, оно и лучше, быстро высохнет, легче везти. Разговор у Аркаши всегда один, тема разговора: ревность жены. За последние годы я сто раз выслушивал его рассказы и уже не слушаю. Но сегодня новый: «Всегда умирала, всегда у нее все болит. И всегда просила сделать гроб. Я отговаривался. Она настаивает: “Я хочу быть как монашка, они так делают”. Где-то прочитала. “Хорошо, сделаю. И себе сделаю”. Доски купить дорого, лучше свои поискать. А купить готовый гроб - это халтура, уж я знаю, сам плотник. При ней доски настругал, но мерку с нее не снимал, мерял без нее, по кровати. Заметил, сколь у нее ступни до спинки не достают. Тут она напросилась в больницу на обследование. Денег мне не оставила, чтоб я не пил, но это мое дело, как я выпью. Осень, огороды, у меня лошадь, ты что! Чтоб я днем пару раз не выпил, а к вечеру особенно! Это надо себя не уважать, чтоб осенью трезвым ходить. Но про обещание помню. Себе уже не успевал сделать, ей сколотил. Игрушечка! Мог и застежки сделать, видел по телевизору, но украсть негде. Приезжает, я ей: “Твоя просьба выполнена”. - “Какая?” -Веду в сарай: “Вот тебе подарок”. Показываю. Она навзрыд и в слезы: “Ты смерти моей хочешь!” - “Ты же сама просила!” - “Я тебя проверяла” - Ладно. Затолкал на чердак. Она утром: “Я так спать не могу: чувствую над головой гроб”. Перенес обратно в сарай. Она опять: “Как это мне будет во двор выйти, в сарае гроб”. - “Хорошо, сожгу”. - “Ты говорил, доски дорогие”. - “Ладно, тогда расширю для себя”. С этим согласилась, с тем, чтоб гроб был для меня».

- Переделал?

- Да ты что, ек-макарек, хорошую вещь портить. В подпольи спрятал. Пригодится.

ДОЖИЛИ, ВСЯ РАБОТА Союза писателей: юбилеи и премии и борьба за имущество. Да еще похороны. Правительство само выращивает оппозицию. Ведь все же отобрано: оплата бюллетеней, пособия, Дома творчества, особенно поликлиники. То есть писатели понимают, что на правительство надеяться уже безполезно и постепенно начинают сердиться.

Так им и надо: сколько можно было воспевать всякие дикости: целину, кукурузу, торфо-перегнойные горшки, бригадный подряд, то есть все мероприятия партии и правительства писатели торопливо славили. Им, как добровольным наемникам, хорошо платили.

НА ГОРНОЙ ДОРОГЕ в автомобиле. Старуха: «Какие-то все вилюш-ки». Молодая: «Да. Настоящая центрифуга».

Впереди машина, надпись сзади: «Сам такой».

- ТАКА МАЛЭСЕНЬКА цуценятка. Ее москальско призвище Муму. Муму. Герасим загадывал о корове... - Простите, молодой человек, - я розумию радяньску мову, но вы сдаете экзамены в русский вуз, сейчас экзамен по русской литературе. - Ото ж мии тато и мамо ночей не доспали, а я був такий щирый селянский хлопец, они проводили мэнэ на шлях край села. Пийшов я на хвилиночку в гай, тай ушов в цию жизняку, де и шукаю свою долю. - Товарищ абитуриент, вы сдаете русскую литературу. Русскую. - Будэ русска мова, будэ. Трохи чекайте. Письменик Мыкола Василич Гоголь нашкрябал, шо ридка птаха досягнет до середины Дни-пра. То он не ведал, шо Герасим догребет. Но я вопрошаю того письмени-ка Тургенева: за шо вы втопили таку гарну цуценяточку? То не Герасим топив, то Тургенев привесил ей на шеяку каменяку и. ой, не можу! О, де ж ширинка, высушить слезу? - Молодой человек, баста. Что дальше хотели сказать? За шеяку и на гиляку? - Ни. Он узяв ее, схапив и. и! Ой, не можу! Она разгорнула свои вочи и ему на русской мове: “А за что?”

«НА СВИДАНИЕ хожу к мужику Фаддею. Учит пить одеколон, я сижу, балдею».

ЖИЗНЬ УДИВИТЕЛЬНО проста, когда день свадьбы в дни поста.

ШЕЛ ВДОЛЬ ЗДАНИЯ - все в коростах памятных досок. Ощущение, что зданию очень хочется почесаться о что-то шершавое, чтобы соскрести с себя эти доски. Уж очень много тут значится тех, кто или прочно уже забыт, кого и помнить не хочется, кто совершенно случаен.

Собственно, время само по себе это и есть та шершавость, о которую стирается многое из прошедшего и осыпается в черные пропасти забвения.

ОТЕЦ О НАЧАЛЕ девяностых: «Коротко нас запрягли, крепко зауздали. Тронули шпорой под бока, а конь не полетел стрелою». - «Почему?» -«Кучер пьяный. О, лошади это чувствуют. Как собаки».

БОРОДА

Раз в месяц Костя начинает отращивать бороду. Я это вначале очень поощрял, говорил: «Мужчина без бороды все равно что женщина с бородой». Или (от имени женщин): «Поцелуй без бороды что яйцо без соли». Но вскоре Костя брался за бритву. «Костя! Такая уже у тебя была прекрасная юная седая борода, зачем опять голяком?»

Секрет прост: раз в месяц Костя получает пенсию. И запивает. И времени на бритье не остается. И не только. По пьянке руки трясутся, и он может порезаться. Обычно я помогаю ему в трудном процессе всплывания из пучины пьянства на поверхность моря житейского. Сидим. Костя задавлен глыбами твердого алкоголя. Молчит. Небрит и задумчив. Я пытаюсь даже запеть. «Дорогой, куда ты едешь?» - «Дорогая, на войну». - «Дорогой, возьми с собою». - «Дорогая, не возьму». Костя вдруг шевелится, оказывается, слушал. «Правильная песня. Нечего бабам на войне делать. Еще была песня “На позицию девушка провожала бойца”. Провожала, понял? Не с ним поехала. Темной ночью простилися... Простилися. На ступеньках. Но это не важно. А важно, что пели: “На позицию девушка, а с позиции мать, на позицию честная, а с позиции...”, сам понимаешь кто».