Олег Якубов - Кабак

— Какого пивка? — не понял я.

— Грузинского, — снисходительно повторил Юрий Борисович и пояснил. — Здесь грузинские евреи великолепное пиво варят, в сто раз лучше, чем обычное, которое в магазинах продают.

— Так мне же в ульпан надо…

— Да на кой он тебе сдался, этот ульпан. Язык на улице схватишь. Тебе не учиться, тебе работать надо. Ладно, пойдем, обсудим, как жить дальше.

— Но, Юрий Борисович…

— Никаких Борисовичей, — остановил он меня. — Запомни, отчеств здесь не существует, обращение на «вы» — только к нескольким людям, даже к президенту страны и то на «ты» обращаются. Слово «вы» существует исключительно в письменном обращении, но ты, я надеюсь, писем мне писать не собираешься. Так что привыкай сразу говорить всем «ты», так сказать, невзирая на лица.

За пивом, действительно очень вкусным, он рассказал о себе. Работает на самой крупной, всемирно известной фирме по производству продуктов питания, заведует складом. Жена — главный кассир банка. Дочь учится в школе. Так что у него по-прежнему все лучше, чем у всех. Впоследствии, правда, выяснилось, что Юра свои успехи малость преувеличил. Уж очень ему хотелось выглядеть в моих глазах успешным и уже вполне бывалым израильтянином. Но, как сказано великим, ложь без корысти — это не вранье, а поэзия. Хотя в истине данного постулата лично я что-то сомневаюсь. А бывает ли она, ложь, полностью бескорыстной?

Так что мой любезный Альхен на самом деле работал на складе не заведующим, а грузчиком, жена, закончив курсы кассиров, пока безуспешно пыталась устроиться в банк. Вот дочь, та действительно училась в школе. Впрочем, для меня все это было неважным. Мой бывший директор, похоже, и впрямь был мне рад. Предложил остаться у него, вместе отметить субботу — шабат, главный, как он со значением сказал, еврейский праздник, который нарушать нельзя. В шабат все должны есть, пить, вселиться и обязательно, если Бог пошлет, вместе с гостями.

В этот день шабата Бог послал Альхену меня. За ужином Юра убеждал, что из гостиницы нужно уносить ноги как можно скорее.

— Это же болото, завязнешь там. К тому же непременно какая-нибудь сволочь охмурит. Ты же телок. А там бабы, в основном матери-одноночки, так и ищут, к кому присосаться и на шею влезть. Нет, брат, из гостиницы уходи. Устроишься на работу, снимешь себе комнату, и живи в свое удовольствие. Вот погоди, завтра кое с кем встретимся, устроим тебя. На работе и язык быстрее выучишь…

Третий день я работаю на заводе. Громко сказано. Весь завод — один цех. Рабочих немного, но вкалывают не разгибая спины. Перерыв на обед — пятнадцать минут. Перекуры не запрещаются, но и не одобряются. Изготавливают одну-единственную деталь, для «фольксвагена». Так что я теперь — еврей-штамповщик. Ну, если строго, то полуеврей, да и штамповщик из меня как из собачьего хвоста сито. Из гостиницы переехал, живу отдельно. В магазине. Вернее, в бывшей овощной лавке. Хозяин собрался лавку продавать, но потом передумал, убрал прилавки, поставил в углу душ и унитаз, огородив гипсокартонной перегородкой, и получилось прекрасное жилье для одного бездомного. Хотя и без окна, только под потолком амбразура зияет. Денег, правда, дерет, гад такой, как за однокомнатную квартиру. Но выбирать не приходится. Репатрианты так и прут, жилье в дефиците, соответственно и цены растут. Так что мне еще повезло.

Скромно отметил новоселье. Пришел Юра. С женой. Принесли в подарок коврик для душевой и пакет с фруктами. Юра был чем-то подавлен. Может, просто устал. Таскать мешки с мукой и тяжеленные коробки — дело нелегкое, особенно для человека, никогда физического труда не знавшего.

Потом он исчез. Я не видел его несколько месяцев. Как-то вечером примчалась его жена, заплаканная, сообщила, что «Юрка пошел вешаться». Оставил ей записку, просил прощения. Мы пошли в полицию. Нас выслушали довольно равнодушно. Сказали, что вешаться в Израиле накладно, надо ходить по магазинам, веревку искать. Проще утопиться, море вот оно, рядом. Одним словом, трагедии не усматривали.

Куда идти, не знали. Пошли вдоль берега моря. Довольно скоро увидели Юру. Спал на песке. Даже храпел, гад такой. Рядом валялась пустая водочная бутылка, недоеденная закуска. Верный себе, даже думая о суициде, закусь накупил классную. На отсутствие аппетита он никогда не жаловался.

У меня появился покровитель. Даже ангел-хранитель. Утром, в шабат, я еще в постели валялся, раздался стук в дверь. Открыл, вижу на пороге мужчина, огромного роста, аж свет затмил.

— Вот узнал, что здесь «оле хадаш» (я уже знаю, что в переводе с иврита это значит — новый репатриант) поселился. Решил навестить, познакомиться, праздничный подарочек привез. — И он поставил на пол довольно внушительную коробку, источавшую запахи жареного мяса. — Приглашаю вечером к себе в гости. Если ты не имеешь другого приглашения, заеду за тобой в семь часов.

У Нахума прекрасная машина, «субару», просторная и мощная. Очень уютная квартира, живут вдвоем с женой. Бывший фронтовик, летчик, в самом конце войны был сбит, оказался в плену. Потом — в советском лагере. Обломков его самолета не нашли, поскольку не искали. Нахума Гольдберга обвинили в том, что самолет он сам угнал к фашистам. Каким-то чудом в конце пятидесятых вырвался в Израиль. Здесь работал в государственной электрической компании. Теперь пенсионер. На общественных началах заведует клубом инвалидов Второй мировой войны. В Израиле это весьма почтенная организация, пользуется государственной поддержкой.

На другой день взял меня с собой в клуб. Старички накрыли шикарный стол, каждый принес из дому чего повкуснее. Играла музыка, пели фронтовые песни. Я тоже для них спел — в клубе нашлась гитара. Давно я не имел такого успеха, отпускать не хотели. После обеда Нахум отвез меня домой. По дороге задал ему мучивший меня вопрос: на кой ляд ему надо нянчиться со мной? Он укоризненно покачал головой:

— Кто-то же должен о тебе позаботиться, раз ты один. Так почему не я?

Славная причина, все вполне логично. Хотя и непривычно.

С завода меня все же выперли. Хотя и вежливо. Выяснилось, что все детали из моего штампа выходили исключительно бракованные. Да я и сам это видел, просто надеялся, что в общей массе затеряются, никто не поймет, чей брак. Поняли. Правда, чек все же выписали. Сумма, на удивление, была приличной — хозяин проявил сострадание к безрукому репатрианту. Вручая мне чек, сказал печально:

— Не огорчайся, этот завод не для тебя, а ты — не для завода.

Выручил Нахум. Принес мне объявление о наборе на курсы страховщиков. Предпочтение — претендентам со знанием русского языка, сам отправился со мной в страховую компанию. Вместо экзаменов было тестирование. Мне предложили такой тест: страховая компания оплачивает банкет в ресторане. Сколько гостей я бы пригласил на этот банкет? Хитрость вопроса была коротенькой, как тени в полдень. Поморщив для блезиру лоб, будто решая сложную задачу, спросил, придав голосу неуверенность: