Татьяна Успенская-Ошанина - Не могу без тебя

Она не понимает, что он говорит. Только вдруг пропала Ванина рука. Холод заползает хитрыми мокрицами под рукава, ползёт по телу. Слова — почерком Ивана: «отец решил», «твой дом», «готовиться к экзаменам». Вместе слова не соединяются.

Чужие запахи. Чужое окно. Ни голосов птиц, ни привычного гула машин. Ветка берёзы — в окно. Сочные, небольшие листки. И — духота.

Стук в дверь. Резкий. Так стучит беда. Оглушая. Вырывая из тишины.

Разве может случиться что-нибудь ещё?

Стук повторяется, злой. Марья повернулась к этому стуку лицом, втянула голову в плечи, ждёт.

Распахивается дверь, в проёме — маленькое, тощее существо, с жидкими короткими волосами, с острым носом, швыряет к ней её туфли, зонтик, вешалку для пальто, оставленные Иваном в передней. Из разверзнутого рта — «лягушки», «змеи», «головастики»:

— Не ложь свои вещи на колидор! Расхозяевалась. Научу блюсти порядок. Знать будешь тётю Полю!

Что это за «тётя Поля»? Откуда? — попыталась понять. Заперлась на ключ, а чужой голос лезет из всех щелей щиплющими пиявками — «интеллигентка кака», «небось, понятия нету тряпку в руки», «упёрлась в окно».

Оказывается, она слышит! Скрипучий, едкий голос достаёт до сердца, и сердце стучит с резкой болью. Марья осматривается. Большая комната. Её шкаф. Её письменный стол. Её тахта. На тахте — тюки. На полу — чемоданы. Старый их телевизор. Чайник, облупленный, жёлтый, уткнулся носом в стенку. Где она? Почему здесь её вещи? Куда делся Ваня?

Был листок. Рукой отца написано: «Главное — работа. Она спасёт от горя. Чтобы научить ребёнка плавать, нужно бросить его без помощи в воду. Не без помощи. В любую минуту помощь будет».

Деньги на жизнь — в её портфеле, в учебнике физики. Её дело — начать немедленно готовиться к экзаменам и во что бы то ни стало поступить в институт.

Ваниным почерком написано: она должна жить сама, потому что они — взрослые; она не сможет очнуться, если её будут опекать, она — сильная и должна жить; если он будет нужен, вот телефон.

Почему она должна жить одна? Об отце она не думает. То, что нет отца, — правильно: отец погубил маму, отца больше не будет. Но почему нет Вани? Как же можно жить без Вани?

Она хочет пить. Печёт горло. Грудь печёт.

Марья берёт чайник, выходит в кухню, наливает воду, ставит чайник на плиту. Тут же выскакивает тётя Поля.

— Кто разрешил взять мои спички? Не жги газ попусту! — И выключает конфорку.

На неверных, негнущихся ногах Марья уходит в комнату, садится на тахту, сидит, тупо уставившись в одну точку. Никак не проглотит сухую слюну. «Должна начать жить сама». Как — «жить»? Как — «сама»?

Марья пьёт воду из горлышка чайника. А всё равно печёт, будто в груди — ссадина, лицо горит. На цыпочках входит в ванную — умыться холодной водой, унять жар. Тётя Поля выключает в ванной свет, кричит: «Не жги электричеству». Марья ощупью открывает кран, подставляет воде лицо. Потом снова сидит в своей комнате. И вдруг замечает часы. Напольные. Из их дома. Поднимает гирю, запускает маятник. Живое существо. Родное. Но и защитный голос часов не заглушает тётю Полю. Звонит телефон. Тётя Поля кричит: «Нету. Не знаю где».

Тюки, чемоданы. Зачем она здесь? Нужно поймать такси и поехать домой.

Домой?!

Больше нет дома. Она очнулась наконец. Отец их дом разменял. Себе. Ей. Ване. Она должна жить одна. Это совсем непонятное. Понятно, у отца — жена. Но почему они с Ваней врозь?

Жизнь вторглась, вывела из прострации, из забытья. Или подохнуть. Или жить. Подохнуть не получилось. А жить — значит, под стук родных часов разобрать вещи, купить продукты. Жить — это начать готовиться к экзаменам и обязательно поступить в институт. Жить — это стать врачом. Она сидит над учебниками, хотя буквы не складываются в слова.

Ваня предал её. Вместо Вани — соседка — тётя Поля.

Тётя Поля вездесуща. Появляется в ту минуту, как Марья выходит на кухню, и сопровождает каждый шаг. В суп кидает тараканов или выливает остатки своего киселя, в картошку сыплет сахар. На полную мощность включает в своей комнате радио — ни заниматься, ни сомкнуть глаз не удаётся. Перекошенное злобой лицо перед ней даже во сне. Марье мерещится, что тётя Поля растёт, протягивает к ней руки, не руки — бритвы, сейчас изрежет её на части. Марья просыпается.

Ветка берёзы в окне. Листья на глазах темнеют, затвердевают, пылятся. Смех с улицы. Гитарные переборы. Скоро фестиваль. Она жива. Без мамы. Без Вани. Приспособилась — опытным путём установила: с шести до десяти вечера тётя Поля отсутствует. Из громких телефонных разговоров узнала — работает уборщицей в магазине. В это время — мойся, стирай, готовь!

Вечер. Без тёти Поли тихо, но без тёти Поли звучит мамин голос: «Когда я занималась в КЮБЗе, у меня дома жили настоящие лисица и тигрёнок». Кажется, окликнешь «мама!», и мама войдёт!

Звонит телефон. Марья выходит в коридор.

— Маша, здравствуй! Машенька, как ты? Я совсем без тебя пропадаю. Звоню, звоню, соседка говорит «нет дома». Где ты бродишь? Как на другой планете, до тебя не добраться. Не успеваю подготовиться. Как ты, родная? — Голос Вани далёк, глух. Между нею и Ваней — тётя Поля, тараканы в супе, бессонные ночи. А был ли Ваня в её жизни? — Ты что молчишь, Маша? Ты занимаешься? Не хочешь со мной разговаривать? Надо же, наконец, увидеться! Приезжай ко мне в Тушино, или давай я приеду, только ты будь дома, а то доберусь до твоих Черёмушек, а тебя не застану. Почему ты молчишь? Чем я обидел тебя? Маша! Машенька?!

Что с ней случилось? Ваня зовёт. Ваня хочет видеть её. Она тоже хочет видеть его. Не хочет. Ну, увидятся. Что дальше? Всё равно придётся вернуться сюда, к тёте Поле. И снова останется без Вани. А жить без Вани она пока не умеет. Вот даже разговаривать разучилась — ни слова не может выдавить из себя.

Ваня звонит каждый день, повторяет одно и то же: хочет видеть, не может без неё, просит рассказать о себе. Рассказывает о своих делах, назначили в рейд по паркам во время фестиваля. «Хочешь, приезжай в Лужники?! Это близко от тебя. Оставлю билет. Обещают интересную программу». В другой раз: «На Ленинских горах готовится что-то грандиозное, проведу тебя. Хоть немного побудем вместе!» Сквозь истерический крик тёти Поли: «Нельзя занимать телефон!» — Марья слушает Ивана. «Побудем вместе», «немного», «Лужники», «грандиозное». Зачем ей теперь всё это, когда она должна жить сама? Ванин голос зыбок, грезится.

Были мама, отец, Ваня. Они составляли её жизнь. Мамы, отца, Вани нет рядом — значит, нет жизни, нет и её самой. Выйти на улицу невозможно. Кажется, её задавят разряженные толпы счастливых людей или она попадёт в поток и понесётся без цели и смысла неизвестно куда. Спрятать голову под подушку и не слышать праздника. Её нет. И нет жизни.