Рэйнбоу Роуэлл - Элеанора и Парк

И перезвонил ей.

— Пятнадцать минут не прошло, — сказала она.

— Я не мог ждать. Хочешь, перезвоню попозже?

— Нет. — Ее голос стал мягче.

— Он спит?

— Да.

— А ты где сейчас?

— В смысле — где в доме?

— Да. Где?

— А что?

— Да то, что я думаю о тебе, — сказал он сердито.

— И?

— Я хочу представлять, будто я рядом с тобой. Зачем ты все усложняешь?

— Может, потому, что я такая офигенная?.. — сказала она.

— Ха!

— Я лежу на полу в гостиной, — сказала она тихо. — Перед стерео.

— В темноте. Ты говоришь так, словно там темно.

— Да, в темноте.

Парк снова лег на кровать и прикрыл глаза рукой. Он видел ее мысленным взором. Представлял зеленые огоньки стерео. Уличные огни, проникающие через окно. Представлял ее светящееся лицо — самый прекрасный свет в этой комнате.

— Там у тебя «U2»? — спросил он. До него доносились звуки песни Bad.

— Да. Похоже, сейчас это моя любимая песня. Я перематываю ее и ставлю снова. И снова. И как же хорошо, что не надо думать о батарейках.

— Какая твоя любимая часть?

— Песни?

— Да.

— Она вся, — сказала она, — особенно хор. То есть, мне кажется, что это хор.

— «Я проснулся, я проснулся», — напел он.

— Да, — мягко сказала она.

И тогда он продолжил петь. Поскольку не мог придумать, что сказать дальше.

— Элеанора? — Она не ответила. — Ты там?

Она настолько забыла о реальности, что просто кивнула головой.

— Да, — сказала она, спохватившись.

— О чем ты думаешь?

— Я думаю… я… я не думаю.

— Не думаешь в хорошем смысле? Или в плохом?

— Не знаю. — Она перекатилась на живот и уткнулась лицом в ковер. — И так и этак.

Парк помолчал. Она слушала его дыхание. Ей хотелось попросить его держать трубку поближе к губам.

— Я по тебе скучаю, — сказала она.

— Я тут, с тобой.

— Хочу, чтобы ты был здесь. Или я была там. Хочу, чтобы мы могли еще когда-нибудь поговорить, как сейчас. Или увидеться. Ну, то есть на самом деле увидеться. Быть одним, вдвоем.

— Почему бы нет? — спросил он.

Она рассмеялась. И вот тогда осознала, что плачет.

— Элеанора…

— Стой. Не произноси мое имя вот так. Это только делает хуже.

— Делает хуже что?

— Все, — сказала она.

Парк замолчал.

Она села и утерла нос рукавом.

— У тебя есть уменьшительное имя? — спросил он. Это был один из его приемчиков: когда она расстроена или раздражена — поменять тему, заговорить о чем-то приятном.

— Да, — сказала она. — Элеанора.

— Не Нора? Или Элла. Или… Лена. Ты могла бы быть Леной. Или Ленни, или Элли.

— Ты пытаешься придумать мне уменьшительное имя?

— Нет, мне нравится полное. Не хочу лишать тебя ни единого слога.

— Придурок ты. — Она вытерла глаза.

— Элеанора… — сказал Парк. — Почему бы нам не увидеться?

— Боже, не начинай. Я уже почти перестала плакать.

— Скажи мне. Поговори со мной.

— Потому что… Потому что отчим меня убьет.

— Какое ему дело?

— Никакого. Он просто хочет меня убить.

— Почему?

— Перестань спрашивать об этих вещах, — сердито сказала она. Теперь слезы лились неудержимым потоком. — Вечно ты о них спрашиваешь. Зачем? Можно подумать, это ответ на все. Не у каждого есть такая семья, как твоя, знаешь ли. Или твоя жизнь. В твоей жизни у событий есть причины, и люди имеют смысл. Но не в моей. Никто в моей жизни не имеет смысла.

— Даже я? — спросил он.

— Ха. Особенно ты.

— Почему ты так говоришь? — Теперь в его голосе слышалась обида. Что его так обидело?

— Почему, почему, почему… — сказала она.

— Да. Почему. Почему ты вечно на меня злишься?

— Я никогда на тебя не злюсь, — прорыдала она. Как все глупо…

— Злишься, — возразил он. — Вот сейчас, например. Стоит нам только что-то начать, как ты обрушиваешь на меня громы и молнии.

— Начать что?

— Что-то, — сказал он. — Друг с другом. Вот смотри: две минуты назад ты сказала, что скучаешь по мне. И, кажется, это впервые прозвучало без сарказма. И без попыток защищаться. И без намека, что я идиот. А теперь ты на меня рычишь.

— Я не рычу.

— Ты сердишься, — сказал он. — Почему?

Ей не хотелось, чтобы он слышал, как она плачет. Элеанора задержала дыхание. Стало только хуже.

— Элеанора… — позвал он.

Еще хуже.

— Перестань так говорить!

— Что мне тогда сказать? Хочешь, спроси меня: почему? Ну, ты понимаешь. Обещаю ответить на все вопросы.

Его голос звучал огорченно, но не сердито. Элеанора могла припомнить лишь раз, когда Парк говорил сердито. В тот первый день, когда она вошла в автобус.

— Ты можешь спросить меня: почему, — повторил он.

— Да? — она фыркнула.

— Да.

— Ладно. — Элеанора посмотрела на вращающийся столик. На свое отражение в тонированной акрилом столешнице. Она была похожа на толстощекое приведение. Элеанора закрыла глаза. — Почему я вообще тебе нравлюсь?

Он открыл глаза.

Сел. Встал. Принялся ходить туда-сюда по своей маленькой комнате. Подошел к окну и остановился там — у окна, которое выходило в сторону ее дома. Пусть даже дом стоял на другом конце квартала, и Элеаноры в нем все равно не было. Он прижимал к животу базу телефона.

Она попросила объяснить ей то, что он не мог объяснить даже себе самому.

— Ты не нравишься мне. Ты мне нужна.

Парк ожидал, что она оборвет его. Скажет: «Ха», или: «Боже», или: «Это похоже на какую-нибудь слезливую любовную песенку».

Но Элеанора молчала.

Парк заполз обратно на кровать, уже не заботясь о том, что там услышит Элеанора.

— Возможно, ты спросишь, почему нужна мне, — прошептал он. Впрочем, сейчас даже шептать было необязательно — только шевелить губами и дышать. — Но я не знаю. Только знаю, что это так… Я скучаю по тебе, Элеанора. Хочу быть с тобой все время. Ты самая клевая девчонка, какую я встречал. И самая веселая. И все, что ты делаешь, удивляет меня. Я бы хотел сказать, что именно поэтому ты мне и нравишься. Потому что с тобой я иду выше и дальше… Но думаю, это не все. Еще у тебя рыжие волосы, и мягкие руки… и ты пахнешь как праздничный торт…

Парк подождал, не скажет ли она что-нибудь. Но Элеанора молчала.

Кто-то осторожно постучал в его дверь.

— Секунду, — прошептал Парк в трубку. — Да? — сказал он громко.

Мама приоткрыла дверь — ровно настолько, чтобы просунуть голову.

— Не допоздна, — сказала она.

— Хорошо.

Она улыбнулась и закрыла дверь.

— Я тут, — сказал Парк. — А ты?

— Здесь, — отозвалась Элеанора.

— Скажи что-нибудь.

— Я не знаю что.

— Что-нибудь, чтобы я не чувствовал себя так глупо.

— Не чувствуй себя глупо, Парк.

— Прелестно.

Оба затихли.

— Спроси меня, почему ты нравишься мне, — наконец сказала она.

Парк почувствовал, что улыбается. Будто бы что-то теплое пролилось на сердце…