Мосаб Юсеф - Сын ХАМАС

Я был взбешен. Я не понимал, почему соседи и семья не могут помочь нам. И более того, они имели наглость судить нас за то, что мы пытались выкрутиться самостоятельно. Интересно, может быть, они не помогали нашей семье, потому что боялись навлечь неприятности на себя, в случае если израильтяне подумают, что они помогают террористам? Но мы не были террористами. И отец тоже не был. Однако, как это ни прискорбно, вскоре все изменилось.

Когда моего отца наконец выпустили, к нам стали относиться как к королевской семье, и это после почти полутора лет забвения. Герой вернулся. Мы больше не были паршивыми овцами, я стал наследником. Мои братья — принцами, сестры — принцессами, а мама — королевой. Никто больше не осмеливался осуждать нас.

Отец возобновил работу в христианской школе, вдобавок к должности в мечети. Теперь, когда отец был дома, он старался как можно больше помогать маме. Это облегчило нашу, детскую, жизнь. Мы определенно не были богаты, но у нас хватало денег на еду и даже иногда на призы для победителя в «Звездах». К тому же главным нашим богатством были почет и уважение окружающих. Но лучше всего было то, что отец снова был с нами. О большем мы и не мечтали.

Жизнь быстро вернулась в нормальное русло. Конечно, нормальным его можно было назвать с большой натяжкой. Мы по-прежнему жили в израильской оккупации, и каждый день на улицах убивали людей. Наш дом стоял как раз напротив кладбища, куда свозили окровавленные трупы. Отец рассказывал ужасающие вещи об израильской тюрьме, где восемнадцать месяцев его держали по подозрению в терроризме. Оккупированные территории деградировали настолько, что могли сравниться с не знающими законов джунглями.

Единственный закон, почитаемый мусульманами, — это закон ислама, который регулировался фетвами, или религиозными правилами, по конкретным вопросам. Фетвы призваны указывать мусульманам, как им применять Коран в повседневной жизни, но поскольку общего принципа выработки правил не существует, то зачастую разные шейхи по одному и тому же поводу применяют разные фетвы. В результате все живут по разным сводам правил: одни по более строгим, другие по более мягким.

Как-то раз мы с друзьями играли у нас дома, и вдруг с улицы раздались пронзительные вопли. Крики и стычки были обычным делом в нашем тогдашнем мире; выбежав во двор, мы увидели соседа Абу Салема, размахивавшего огромным ножом. Он намеревался убить своего двоюродного брата, который изо всех сил старался увернуться от сияющего на солнце лезвия, разрезавшего воздух. Соседи пытались остановить Абу Салема, но этот человек был огромен. Он работал мясником, и однажды я видел, как он забивал быка у себя на заднем дворе, с ног до головы вымазанный липкой горячей кровью. Я ничем не мог помочь в этой ситуации, но, глядя на то, как он бегал за братом, невольно вспомнил о том животном.

«Да, — подумал я про себя, — мы на самом деле живем в джунглях».

Не было полиции, которую можно было бы позвать на помощь, не было администрации. Что мы могли сделать? Только наблюдать. К счастью, брат Абу Салема убежал и не вернулся. Когда вечером отец пришел домой, мы рассказали ему, что случилось. Отец был чуть выше метра шестидесяти, и вряд ли вам бы пришло в голову назвать его сложение атлетическим. Однако он пошел в дом к соседу и сказал ему:

— Что происходит? Я слышал, у вас сегодня была драка.

И Абу Салем долго и обстоятельно объяснял, почему он хотел убить брата.

— Ты же знаешь, мы живем в оккупации, — сказал отец, — и у нас нет времени на такие глупости. Ты должен извиниться перед братом, а он должен извиниться перед тобой. Я не хочу больше подобных проблем.

Как и все соседи, Абу Салем уважал отца. Он верил в его мудрость, даже в таких вопросах, как этот. Он согласился уладить дело с братом и затем пришел на собрание мужчин нашего квартала, которое устроил отец.

— Наше положение таково, — произнес отец спокойно, — что у нас здесь нет правительства и ситуация полностью вышла из-под контроля. Мы не можем продолжать враждовать друг с другом, проливая кровь своих же земляков. Мы сражаемся на улицах, сражаемся в собственных домах, сражаемся в мечетях. Но поиграли и хватит. Я предлагаю встречаться здесь хотя бы раз в неделю и решать свои проблемы как люди. У нас нет полиции и негде держать убийц. У нас есть более важные задачи. Я хочу, чтобы мы объединились и помогали друг Другу. Нам нужно стать одной семьей.

Мужчины согласились с тем, что в словах отца был здравый смысл. Они решили встречаться каждый четверг, по вечерам, чтобы обсуждать местные дела и разрешать любые конфликты, которые могли возникнуть между ними.

Отец служил имамом в мечети, давал людям надежду и помогал им справляться с проблемами. Для многих он был связующим звеном с правительством и был им как отец. Но теперь за его словами стоял и авторитет ХАМАС — авторитет шейха. Шейх обладал большей властью, чем имам, его можно сравнить скорее с генералом, чем с духовным лицом.

После освобождения отца я старался проводить с ним как можно больше времени. Теперь я был президентом исламского студенческого движения в нашей школе и хотел знать больше об исламе. Однажды в четверг вечером я спросил, можно ли мне присутствовать на еженедельном собрании. Я уже почти мужчина, объяснил я, и хочу, чтобы ко мне относились как ко взрослому.

— Нет, — сказал отец — ты останешься здесь. Это только для мужчин. Я потом расскажу тебе, что там было.

Я расстроился, но понял отца. Ни одному из моих друзей не позволялось присутствовать на собрании. По крайней мере, я из первых рук узнаю все новости, когда отец вернется домой.

Он отсутствовал пару часов. Мама как раз закончила готовить восхитительную рыбу на ужин, когда раздался стук в дверь черного хода. Я чуть приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, кто там, и увидел капитана Шай — того самого человека, который арестовал отца два года назад.

— Отец дома?

— Нет, его нет.

— Тогда открывай.

Я растерялся и распахнул дверь. Капитан Шай был вежлив, как будто он впервые пришел за отцом, но я мог поспорить, что он не поверил мне. Он спросил, можно ли осмотреть помещение, но я знал, что этот вопрос был риторическим — запретить ему я не мог. Пока солдаты обыскивали дом, переходя из комнаты в комнату, заглядывая в туалеты и за двери, я желал только одного — хоть как-нибудь задержать отца. Тогда у нас не было мобильного телефона, так что я не мог предупредить его. Но чем больше я думал, тем отчетливее понимал, что все было бесполезно. Отец в любом случае вернулся бы — рано или поздно.

— Так, всем вести себя тихо, — сказал капитан Шай солдатам, расположившимся снаружи. Все они притаились в кустах и за строениями, ожидая отца. Подавленный чувством собственной беспомощности, я сел за стол и стал слушать. Спустя некоторое время громкий голос крикнул: «Стоять!» Затем последовали звуки шагов и мужские голоса. Все это не предвещало ничего хорошего. Неужели отцу придется отправиться обратно в тюрьму?