Мосаб Юсеф - Сын ХАМАС

Тем не менее даже те, кто осознавал невозможность выполнения миссии ХАМАС, цеплялись за веру, что однажды Аллах разобьет Израиль, даже если для этого потребуется чудо.

Израиль считал националистов ООП обычной политической проблемой, требующей политического решения. ХАМАС, напротив, придавал проблеме Палестины исламский оттенок, делая ее религиозной. И такая проблема могла быть снята только с помощью религиозного решения, а это означало, что она не будет снята никогда, так как мы искренне верили, что земля Израиля принадлежит Аллаху. Круг замкнулся. Конец дискуссии. ХАМАС видел проблему не в политике правительства Израиля, а в самом факте существования государства Израиль.

Так что же отец? Он тоже стал террористом? Однажды днем я читал газету, пестревшую заголовками о последнем теракте с участием смертника (или «операции мученика», как называли их некоторые члены ХАМАС), в результате которого погибло много мирных жителей, в том числе женщин и детей. В моей голове не укладывалось, как отец, с его мягкостью и добротой, мог возглавлять организацию, которая занимается подобными вещами. Я показал отцу газету и спросил, что он об этом думает.

«Как-то раз, — ответил он, — я вышел на улицу, и мне на руку сел комар. Я дважды подумал, убивать его или нет. И я не смог убить его».

С помощью этого иносказания он дал мне понять, что никогда лично не принимал участия в подобного рода беззаконных убийствах. Но мирные жители Израиля — это не комары.

Нет, мой отец не мастерил бомб, не привязывал их ремнями к телам смертников, не выбирал мишени. Но годы спустя я вспомнил об этом его ответе, когда прочитал в христианской Библии историю о том, как молодого невинного Стефана насмерть забили камнями. Там говорится: «Савл был там, одобряя убиение его» (Деяния, 8:1).

Я глубоко любил отца, восхищался им и теми идеалами, которые он отстаивал. Но будучи человеком, не способным причинить вред комару, он, очевидно, нашел способ дать рациональное объяснение идее о том, что было бы прекрасно, если бы кто-нибудь другой убивал людей, разрывая их на части, но чтобы при этом его собственные руки остались бы незапятнанными.

В тот момент мое отношение к отцу осложнилось.

После Соглашения, подписанного в Осло осенью 1993 года, международное сообщество ожидало, что Палестинская автономия будет держать ХАМАС под контролем. 4 ноября 1995 года я смотрел телевизор, когда вдруг программа прервалась выпуском новостей. Во время мирного шествия на площади Царей Израиля в Тель-Авиве стреляли в Ицхака Рабина. Это было очень серьезно. Через пару часов власти объявили, что он скончался.

«Ух ты! — воскликнул я вслух, ни к кому не обращаясь. — Палестинская группировка смогла уничтожить премьер-министра Израиля! Давно бы так».

Я был чрезвычайно рад этой смерти и тому вреду, который она должна была нанести ООП и всей этой «гнилой» капитуляции перед Израилем.

Потом раздался телефонный звонок. Голос звонившего я узнал сразу. Это был Ясир Арафат, и он просил к телефону отца. Я слышал, как отец говорил с ним. Разговор был коротким; отец был вежлив, предупредителен и по большей части соглашался со всем, что говорил Арафат на другом конце линии.

— Понял, — сказал он. — До свидания.

Затем он повернулся ко мне.

— Арафат попросил, чтобы мы постарались удержать ХАМАС от бурного ликования по поводу смерти премьер-министра, — сказал он. — Убийство стало огромной потерей для Арафата, потому что он уважал Рабина за то, что тот проявил мужество, вступив в мирные переговоры с ООП.

Позднее мы узнали, что Рабина убил вовсе не палестинец. Ему в спину стрелял израильский студент-юрист. Многих бойцов ХАМАС расстроила эта новость, а мне лично показалось забавным, что у еврейского фанатика была такая же цель, что у ХАМАС.

Убийство поставило под угрозу и без того шаткий мир, и мировое сообщество усилило давление на Арафата, чтобы он взял под контроль палестинские территории. Разумеется, ему пришлось предпринять тотальные карательные меры в отношении ХАМАС. К нам в дом пришли полицейские Палестинской автономии, попросили отца собрать вещи, увели его и посадили под замок на территории резиденции Арафата, всегда относившегося к отцу с уважением и добротой.

И все же впервые одни палестинцы сажали в тюрьму других палестинцев. Это было ужасно, но, по крайней мере, они обращались с отцом почтительно. В отличие от других арестованных он получил удобную комнату, и Арафат навещал его время от времени для обсуждения различных вопросов.

Вскоре вся верхушка ХАМАС, помимо тысяч обычных членов, была заперта в палестинских тюрьмах. Многих пытали, чтобы получить информацию. Некоторые умерли. Те же, кто избежал ареста, скрылись и возобновили теракты против Израиля.

Теперь у моей ненависти было несколько объектов. Я ненавидел Палестинскую автономию и Ясира Арафата, я ненавидел Израиль и палестинцев-немусульман. Почему мой отец, горячо любящий Аллаха и свой народ, должен платить столь высокую цену, а такие безбожники, как Арафат и его ООП, отдали великую победу евреям, которых Коран приравнивает к свиньям и обезьянам. А международное сообщество аплодирует Израилю, который борется с терроризмом, оправдывая свое право на существование.

Мне было семнадцать, и от поступления в высшую школу меня отделяли лишь несколько месяцев. Во время каждого посещения отца, когда я приносил ему из дома еду и разные вещи, чтобы как-то скрасить его пребывание в тюрьме, он наставлял меня:

— Твоя единственная и главная задача сейчас — сдать экзамены. Сосредоточься на школе. Не беспокойся обо мне. Я не хочу, чтобы ты занимался чем-то посторонним в ущерб учебе.

Но жизнь больше ничего не значила для меня. Я не мог думать ни о чем ином, кроме вступления в боевое крыло ХАМАС и мести Израилю и Палестинской автономии. Я помнил все, что мне пришлось увидеть в жизни. Неужели вся эта борьба, все эти жертвы закончатся дешевым миром с Израилем? Если бы я погиб сражаясь, то, по крайней мере, я умер бы как мученик и попал на небеса.

Отец никогда не учил меня ненавидеть, но я не знал, как избавиться от ненависти. Хотя он страстно боролся с оккупацией и, как я думаю, без тени сомнения отдал бы приказ о нанесении ядерного удара по Израилю, будь у него бомба, он никогда не высказывался против еврейского народа, в отличие от некоторых расистски настроенных лидеров ХАМАС. Его больше интересовал ислам, нежели политика. Аллах возложил на нас миссию искоренить иудеев, и отец, не раздумывая, принял ее, хотя он не имел ничего личного против них.

«Как ты относишься к Аллаху? — спрашивал он меня всякий раз, когда я навещал его. — Ты молился сегодня? Просил Его? Беседовал с Ним?»