Мосаб Юсеф - Сын ХАМАС

Увидев следователей, даже тех, кто пытал меня во время первого заключения, я был удивлен, обнаружив, что не испытываю злобы или чего-либо подобного к этим людям. Я могу объяснить это, только приведя стих Послания к евреям (4:12): «Ибо слово Божие живо, и действенно, и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, суставов и мозгов и судит помышления и намерения сердечные». Я перечитывал эту фразу много раз и долго размышлял над ней, а также над заповедью Иисуса прощать врагов и любить обидчиков. Я все еще не мог принять Иисуса Христа в качестве Бога, и тем не менее его слова жили и «работали» внутри меня. Я не знаю, как еще я смог бы научиться видеть в людях прежде всего людей, а не евреев и арабов, заключенных или их мучителей. Даже старая ненависть, заставившая меня купить автоматы и желать смерти израильтянам, была вытеснена любовью, суть которой я пока не понимал.

На пару недель меня поместили в одиночку. Раз или два в день, в свободное от допросов время, мои друзья из Шин Бет приходили ко мне в гости, чтобы поболтать о том о сем. Меня хорошо кормили, и я оставался самой большой тайной этой тюрьмы. На сей раз не было вонючих колпаков, сумасшедших горбунов и песен Леонарда Коэна (хотя он стал моим любимым певцом — странно, не правда ли?). По Западному берегу ходили слухи, что я стойкий парень, который ничего не сказал израильтянам даже под жестокими пытками.

За несколько дней до перевода меня отвели в камеру к отцу. Облегчение отразилось на его лице, когда он протянул мне руки для объятий. Он удерживал меня на расстоянии вытянутой руки, смотрел и улыбался. «Я последовал за тобой, — сказал я, смеясь. — Я не мог жить без тебя».

В камере было еще двое заключенных, мы много шутили и вообще весело провели время. Честно говоря, я был счастлив видеть отца в безопасности, пусть и за решеткой. Никаких ошибок. Никаких ракет с неба.

Когда он читал нам Коран, я наслаждался, глядя на него и слушая его бархатный голос. Я думал о том, каким мягким отцом он был для нас, детей. Он никогда не заставлял нас вылезать из кроватей к утренней молитве, но мы всегда вставали, потому что хотели, чтобы он гордился нами. Он посвятил свою жизнь Аллаху в очень раннем возрасте и своим примером передал свою преданность и нам.

Теперь же я думал: «Любимый отец, я так рад сидеть здесь с тобой. Я знаю, тюрьма — последнее место, где бы ты хотел сейчас находиться, но если бы ты не был здесь, твои истерзанные останки уже лежали бы в черном полиэтиленовом пакете». Иногда он поднимал глаза и смотрел, как я улыбаюсь ему с любовью и признательностью. Он не понимал причину, а я не стал ничего объяснять.

Когда охранники пришли за мной, мы с отцом крепко обнялись. Он показался мне таким хрупким, и все же я знал, насколько он силен. Мы очень сблизились за последние несколько дней, и мое сердце словно разрывалось на части. Трудно было расставаться и с офицерами Шин Бет. За годы совместной работы у нас сложились действительно близкие отношения. Я вглядывался в их лица и надеялся, что они понимают, как я восхищаюсь ими. Они же смотрели на меня виновато. Они знали, что следующая остановка на моем пути принесет мало удовольствия.

Лица солдат, надевших на меня наручники, имели совершенно другое выражение. Для них я был террористом, который сбежал от АОИ, поставив ее в глупое положение. На этот раз меня привезли в тюрьму «Офер», расположенную на территории военной базы, где я регулярно встречался с Шин Бет.

Моя борода выросла длинной и густой, как и у остальных заключенных. Я включился в повседневную жизнь тюрьмы. Когда приходило время молитвы, я кланялся, становился на колени и молился, но уже не Аллаху. Теперь я молился Создателю всего сущего. Я становился все ближе к Нему. Однажды в библиотеке, в разделе «Мировые религии», я нашел Библию на арабском языке. Это был полный свод Библии, не только Новый Завет. Никто даже не прикоснулся к ней. Могу поспорить, что никто и не знал о ее существовании. Какой подарок от Бога! Я читал ее снова и снова.

Время от времени ко мне подходили и пытались тактично выяснить, что я делаю. Я объяснял, что изучаю историю и поскольку Библия — древняя книга, она содержит полезные сведения. К тому же ценности, которым она учит, действительно великие, и, по-моему, каждый мусульманин должен прочесть ее. Люди находили такое объяснение вполне приемлемым. Единственный раз, когда они смотрели на меня с подозрением, — во время Рамадана. Им казалось, что я посвящал Библии больше времени, чем Корану.

Курсы по изучению Библии, которые я посещал в Западном Иерусалиме, были открыты для всех: христиан, мусульман, иудеев, атеистов и прочих. На занятиях у меня была возможность сидеть рядом с иудеями, которые пришли с теми же самыми целями, что и я: изучать христианство и узнать больше об Иисусе. Для меня как палестинского мусульманина это был уникальный опыт — постигать учение Иисуса вместе с израильскими иудеями.

В этой группе я познакомился и подружился с еврейским парнем по имени Амнон. У него была жена и двое прекрасных детей. Он был очень умен и говорил на нескольких языках. Его жена была христианкой и много лет склоняла его к крещению. Наконец Амнон решился на этот шаг, и однажды вечером вся группа собралась, чтобы стать свидетелями его крещения в ванной духовного наставника. Когда я пришел, Амнон закончил чтение стихов из Библии и вдруг горько заплакал.

Он знал, что, погрузившись в воду, не только провозгласит свою верность Иисусу Христу через отождествление с его смертью и воскрешением, но также порвет связь со своей культурой. Он отвернется от веры своего отца, профессора Еврейского университета. Он отринет израильское общество и религиозные традиции, разрушит свою репутацию и поставит под угрозу свое будущее.

Вскоре после крещения Амнон получил повестку о призыве на службу в АОИ. В Израиле каждый гражданин старше восемнадцати лет (как мужчины, так и женщины, за исключением арабов) должен служить в армии: мужчины — три года, женщины — два. Однако Амнон на своем веку повидал достаточно крови на блокпостах и понимал, что как христианин он не может позволить себе оказаться в положении, когда ему, вполне возможно, нужно будет стрелять в безоружных мирных жителей. И он отказался надеть военную форму и отправиться на Западный берег. «Даже если бы я мог выполнять свою работу, стреляя не в голову, а в ногу ребенка, бросающего камень, я не хочу этого делать, — заявил он. — Меня учили любить врагов».

Вскоре пришла вторая повестка, затем третья.

Когда Амнон ответил отказом и на них, его арестовали и посадили в тюрьму.

Амнон жил в еврейской секции тюрьмы все то время, пока я находился в «Офере». Он был там, потому что отказался сотрудничать с израильтянами, а я был там, потому что согласился работать на них. Я пытался защитить иудеев, он пытался защитить палестинцев. Все это не укладывалось в моей голове.