Марк Хансен - Куриный бульон для души. 101 история о женщинах

Эти слова ударили, как пощечина. Я поверила в них. Они стали моим образом жизни.

Я пошла работать учительницей начальных классов, решив, что это самое подходящее место для деформированных.

В первый год преподавания у меня в классе была девочка по имени Фелиция – самый прекрасный ребенок из всех, кого я когда-либо видела. Однажды мы учились писать букву «А».

Для первоклассников это означает большой толстый красный карандаш, разлинованные зеленые тетради и старательные движения «вверх и вниз». В классе было тихо-тихо, все прилежно работали. Я посмотрела на Фелицию и увидела, что она пишет, скрестив пальцы. На цыпочках подойдя к ней, я наклонилась и шепнула:

– Фелиция, а почему ты так пишешь?

Малышка посмотрела на меня огромными прекрасными глазами и ответила:

– Потому что я хочу во всем быть похожей на вас, миссис Прайс.

Фелиция не видела во мне никаких деформаций – лишь необычность. В каждом из нас есть что-то, что нам не нравится и что мы называем деформацией. Можно считать себя неправильными – или особенными. И от этого выбора зависит вся наша жизнь.

В первый месяц я просто наслаждалась жизнью. После развода, переехав вместе с Джинн, Джулией и Майклом (тогда им было шесть, четыре и три года) из Миссури в мой родной город на севере Иллинойса, я испытала огромное счастье от того, что здесь нет вечной борьбы и унижений.

Но первый месяц прошел, и я начала скучать по своим друзьям и соседям, по нашему милому кирпичному дому, построенному в стиле ранчо в пригороде Сент-Луиса. Особенно мне его не хватало, когда я окидывала взглядом белый бревенчатый домик, построенный 98 лет назад, в котором мы поселились теперь. Это было все, что я могла себе позволить на деньги, оставшиеся после развода.

В Сент-Луисе у нас были все удобства: стиральная машинка, сушка, посудомойка, телевизор и машина. Теперь на смену ощущению комфорта среднего класса пришла паника нищеты. В спальнях на втором этаже было холодно, хотя дети почему-то этого не замечали. Не обращали они внимания и на полы, покрытые линолеумом, от которых у них мерзли ножки – просто теплее одевались и раньше ложились спать по вечерам. Я жаловалась на стылый декабрьский ветер, проникавший во все щели. Но дети только хихикали – им нравился «сквознячок» – и забирались под уютный клетчатый плед, который подарила нам тетя Бернадин, когда мы только переехали.

Мысль об отсутствии телевизора вселяла в меня панику:

– Что мы будем делать по вечерам без любимых передач? – спрашивала я. Я жалела, что дети пропустят рождественскую программу. Но сами они были настроены куда более оптимистично и творчески. Они достали все свои игры и уговорили меня сыграть вместе в «Карамельную страну» и «Пиковую даму».

Устроившись на протертом сером диване, мы одну за другой читали детские книжки с картинками из городской библиотеки. Мы слушали пластинки, пели песни, жарили попкорн, строили потрясающие башни из конструктора «Тинкертой» и играли в прятки, бегая по всему дому. Дети научили меня веселиться без телевизора.

Однажды в промозглый декабрьский день, всего за неделю до Рождества, пройдя две мили до дома от магазина, где я работала неполный день, я вдруг вспомнила, что сегодня нужно стирать белье. Я ужасно устала, целый день раскладывая рождественские подарки для других людей и переживая, что мне не на что купить подарки собственным детям.

Забрав детей от няни, я погрузила огромные корзины с грязной одеждой в их красный фургончик, и мы все вчетвером отправились в прачечную в трех домах от нас. Там мы дождались, пока освободятся машины, а затем – пока люди освободят столы. В этот раз сортировка, стирка, сушка и укладка заняли больше времени, чем обычно.

– Мам, а ты взяла изюм или крекеры? – спросила Джин.

– Нет. Придем домой – поужинаем, – отрезала я.

– Смотри, мам! Снег! Какие большие снежинки! – воскликнул Майкл, прижавшись носом к запотевшему оконному стеклу.

– Дорожки мокрые, – добавила Джулия. – Снег идет, но не долетает до земли!

Их воодушевление только сильнее расстроило меня. Мало нам холода – теперь еще снег и слякоть под ногами. А я даже не распаковала их зимние ботинки и варежки.

Наконец постиранная и аккуратно сложенная одежда была разложена по корзинам и погружена в фургончик. Мы вышли на улицу. Было темно – хоть глаз выколи. Неужто уже половина седьмого? Немудрено, что дети проголодались. Обычно мы ели в пять.

Осторожно ступая, мы шли по слякотному тротуару. Целая процессия: хмурая мать, трое маленьких детей и четыре корзины свежевыстиранного белья в стареньком красном фургончике. Ледяной ветер жег лицо.

Мы пересекли по зебре оживленное четырехполосное шоссе. Уже у края дороги передние колеса фургона поскользнулись на льду, он накренился, и все белье вывалилось прямо в черную лужу грязи.

– О нет! – взвыла я. – Джин, хватай корзины! Джулия, держи фургон! Майкл, вернись на тротуар!

Я побросала мокрую грязную одежду обратно в корзины.

– Ненавижу! – кричала я. Злые слезы заливали мое лицо. Я ненавидела эту нищету, когда нет ни машины, ни даже стиральной машинки и сушки. Я ненавидела эту погоду. Я ненавидела жизнь матери-одиночки, вынужденной тащить на себе трех маленьких детей. И больше всего я ненавидела этот безумный предрождественский период.

Придя домой, я открыла дверь, швырнула сумку через всю комнату и бросилась в свою комнату, чтобы от души поплакать. Я рыдала громко, чтобы дети меня слышали. Мной овладело эгоистичное желание дать им понять, как мне плохо.

Хуже просто быть не может. Белье осталось грязным, все мы были голодные и усталые, ужин еще нужно готовить, и нет никакого намека на лучшее будущее.

Когда слезы наконец высохли, я села и уставилась на деревянную икону с изображением Иисуса с распростертыми над землей руками, как бы олицетворявшего решение всех проблем. Я вглядывалась в его лицо в ожидании чуда. Я ждала и ждала, а потом сказала:

– Господи, неужели ты не можешь сделать хоть что-нибудь, чтобы мне стало легче?

Мне отчаянно хотелось, чтобы ко мне спустился ангел на облаке и спас меня. Но никто не пришел… кроме Джулии, которая заглянула в щелку и сказала тоненьким голоском четырехлетнего ребенка, что накрыла стол к ужину. Я услышала, как в гостиной шестилетняя Джин раскладывает белье в две кучки: «очень грязное» и «вроде бы чистое». Трехлетний Майкл вбежал в мою комнату – он только что нарисовал первый снег.

И знаете что? В этот момент я увидела не одного, а целых трех ангелов. Трех маленьких херувимчиков, вечных оптимистов, снова и снова вытаскивающих меня из мрака депрессии в мир, где «завтра все будет хорошо, мам».