Владимир Дружинин - Тюльпаны, колокола, ветряные мельницы

Корнелиус обивает пороги фирм, добывает фрахт.

Клара, та пользуется временем, ходит на танцы. Иногда с женихом встречается, если он окажется поблизости. Он тоже плавает, с отцом и матерью.

— Баржа у них отличная, тысяча тонн. Наша — всего шестьсот.

Вообще жених подходящий. По всем статьям. Где будут играть свадьбу? На барже у жениха — где же еще!

— Мы, речные цыгане, обычно на своих женимся, на цыганках. С сухопутными родство слабое. Клара со своим Виллемом еще в школе подружилась…

В будущем году и младшие начнут учиться — в школе-интернате. Потом они вернутся на баржу. Им тоже, скорее всего, суждено жить на воде.

Сыновья шкиперов, те и вовсе лишены выбора. Баржа, как и ферма, от себя не отпускает. Сытно на ней или худо.

Корнелиус делится своими заботами. Крупные фирмы давят, хватают за горло. У них крупные, быстроходные баржи, реклама, конкурировать с ними трудно. Шкипер Корнелиус, маленький человек, в тревоге. Идти к богачам на поклон? Не возьмут они его с баржей, скажут: устарело судно, не годится в нашем передовом бизнесе. Продать баржу? Страшно! Здесь, как бы там ни было, ты хозяин. Ты у себя дома…

Мы прощаемся. Я желаю Корнелиусу удачи.

— Спасибо… Жалко, нельзя нам в море, а то пришли бы в Россию. Я бы в Курске побывал, матрос звал меня… Постойте, мсье, забавная история! Меня ведь уговаривали переменить название. Представляете? Один селедочник отказался грузить свои бочки. Я, говорит, с красными дел не имею. Вот ведь наглец! А я ему — как вам угодно. Красный я или другого цвета, касается только меня.

Мы отошли, и Ханс сказал:

— «Каролина» была такая же… Может быть, немного поменьше.

Баржа, на которой ушел Анатолий… След его оборвался. Но хочется думать, я еще встречусь с ним.

Здесь, в этих особняках на набережной, живут богатые амстердамцы.

Люди небольшого достатка вынуждены жить на воде, в сырых плавучих домиках — вонботах.

Вот они — голландские кломпы, выставленные для продажи в базарный день.

Не счесть каналов в Голландии, не счесть подъемных мостиков, — они тоже неотделимы от ее пейзажа.

Дом этой голландки — самоходная баржа — тоже на воде, но он постоянно в движении по каналам и рекам европейского Запада.

Нигде не увидишь столько сыра, как в городе Алькмаар, на традиционной ярмарке сыров.

Таков Маркен — старинный рыбацкий поселок.

Своеобразен костюм рыбачек селения Спакенбург, они носят жесткие выпуклые пестрые нагрудники, похожие на латы.

«Рыцарский дом» — старинный замок в Гааге.

В городе Делфте, на родине голландского фаянса, расписанного диковинным орнаментом.

Небольшая верфь в Заандаме, где когда-то работал Петр I, кажется, мало изменилась с тех пор.

У входа в музей Франса Галса.

Я живу в Бельгии.

Точнее — в ее столице Брюсселе, на окраине, в небольшом коттедже.

Окна не обведены белой краской, как в Голландии, и весь домик, как и его соседи, более деловитый с виду, одноцветный, из оранжевого кирпича.

У входа нет ни кломпов, ни лопаты. Садик далеко не так густо засажен, как у Герарда. В центре, вместо цветочной клумбы, красуется турник.

— Мы, бельгийцы, — объясняет мой друг Жак, — типичные горожане. Недаром Бельгию называют одним большим городом…

Жак любит четкие, законченные формулировки. Но боится прослыть педантом. Наверное, поэтому, когда он говорит, его карие глаза за стеклами очков смеются. Он точно подтрунивает над собой.

Я по привычке ищу глазами канал.

— Это нетипично для здешнего пейзажа, — просвещает меня Жак. — Ближайший канал на другом краю города.

Познакомился я с Жаком пять лет назад. Тогда он, его жена Эвелин и двое ребят занимали маленькую квартирку в центре города. Приглашать гостей было некуда. К счастью, удалось купить в рассрочку этот коттедж.

Обставлены комнаты по-спартански просто. В каждой — узкие складные кровати без спинок, столик, стенной шкаф для одежды и, как в гостинице, умывальник. Цветов почти нет. В самой большой комнате — столовая-кабинет-гостиная. Граница кабинета обозначена лишь вертящейся этажеркой с книгами, укрепленной в центре помещения, на стальном шесте.

— Бельгийцы не любят ничего лишнего, — говорит Жак.

Жилище рациональное, чистое. Единственное украшение — плакаты. Утром, просыпаясь, я не сразу соображаю, где нахожусь: взгляд упирается в синие, обсыпанные звездами маковки Суздаля. Дети спят под панорамой Ленинграда, под деревянным кружевом Кижей.

Жак часто бывает в нашей стране.

По субботам он принимает гостей. Многие являются, чтобы посмотреть на меня — приезжего из Советского Союза, расспросить, поспорить.

— Не думайте, что во всех домах так, — уточняет Жак. — Вообще в Бельгии живут замкнуто, каждый на своем островке.

Разумеется, у меня есть вопросы. Я ведь проведу здесь целый месяц и надеюсь получше узнать Бельгию и бельгийцев.