Джоджо Мойес - Где живет счастье

И вот наконец Сюзанна в последний раз закрыла дверь магазина и огляделась вокруг. Он сидел на ступеньке и вертел в руках бумажную бабочку, терпеливо дожидаясь, когда она, наверное, в сотый раз проверит, все ли на месте.

– А знаешь, я ведь собиралась в Австралию. Примерно через час. У меня даже билет есть и все остальное.

Он обнял ее ноги, осторожно, но жестом полноправного собственника.

– Аргентина ближе.

– Ал, я не хочу торопить события. – (Он только усмехнулся, не отрывая глаз от бабочки.) – Нет, я серьезно. Даже если я и перееду в Аргентину, одному Богу известно, останемся ли мы вместе. Ведь я только что ушла от мужа. И теперь мне хочется на время уехать туда, где мое прошлое не имеет значения.

– Прошлое всегда имеет значение.

– Но не для тебя. И не для нас.

Она опустилась на ступеньку рядом с Алехандро и рассказала о своей матери, которая бросила ее.

– Наверное, я должна ее ненавидеть, – сказала Сюзанна, наслаждаясь теплом его рук. – Но у меня нет к ней ненависти. Я лишь чувствую облегчение, что она умерла не из-за меня.

– У тебя ведь есть любящая мать.

– О, я знаю. И Афина Форстер. – Сюзанна взглянула на фотографию, которую дала ей Виви. – Да, я очень похожа на нее, но нас с ней ничего не связывает. Я не могу оплакивать того, кто ушел от меня, даже не оглянувшись на прощание.

Улыбка Алехандро потухла. Он вспомнил о той новорожденной девочке в родильном отделении в Буэнос-Айресе, которую поспешно унесла та блондинка, демонстративно игнорировавшая чужую боль.

– Возможно, она не хотела тебя оставлять, – прошептал он. – Ты ведь не знаешь всей правды.

– Ах, оставь! Того, что я знаю, более чем достаточно. – Как ни странно, у Сюзанны в душе не было ни обиды, ни злости. – Я представляла ее роковой и вместе с тем обреченной женщиной. И быть может, слишком увлеклась идеей, будто я точно такая же. Но теперь я скорее склонна считать, что Афина Форстер была просто глупой, испорченной девчонкой. Девчонкой, не годящейся на роль матери.

Алехандро поднялся и протянул Сюзанне руку.

– Сюзанна Пикок, настало время стать счастливой, – торжественно провозгласил он и мрачно добавил: – Со мной или без меня.

– Угадай, что я тебе сейчас скажу? – улыбнулась Сюзанна. – Твои подарки пришли не совсем по адресу. Потому что нет больше Сюзанны Пикок. Меня зовут Сюзанна Фэрли-Халм.

Девушка в костюме из синего букле вышла из поезда, с трудом стащив огромную детскую коляску, зацепившуюся за бортик. Коляска выпуска 1940-х годов действительно была страшно громоздкой, и девушка кивком поблагодарила проводника, помогшего спустить эту махину на платформу, и почему-то сразу вспомнила свою квартирную хозяйку, которая непрерывно жаловалась, что коляска загромождает узкий коридор. Хозяйка уже дважды требовала убрать коляску, но девушка, заметившая, что старуху пугает ее аристократический выговор, сразу пускала в ход это бронебойное оружие. Безотказно оно подействовало и на проводника, который ухмыльнулся ей, попутно отметив про себя, что пассажирке не нужно помогать с багажом, поскольку такового не имеется, а затем посмотрел ей вслед, наградив оценивающим взглядом ее длинные стройные ноги.

День выдался ветреным, и девушка, покинув станцию, нагнулась над коляской и аккуратно подоткнула края детского одеяльца. Затем пригладила волосы, подняла воротник и тоскливо посмотрела на промчавшееся мимо такси. До ресторана было не менее полутора миль, но денег у нее оставалось лишь на обратный билет. Ну и на пачку сигарет.

А сигареты ей сегодня точно понадобятся.

Когда она свернула на Пикадилли, как назло, пошел дождь. Она подняла капюшон коляски и, низко опустив голову, зашагала быстрее. На ней не было чулок, и дурацкие туфли моментально натерли пятку. Он уговаривал ее заменить эти туфли на другие, более удобные. Однако мизерные крупицы оставшегося у нее тщеславия не позволили ей появиться в дешевых теннисках. Не сегодня.

Ресторан находился на боковой улочке за театром, темно-зеленый интерьер и витражные окна недвусмысленно говорили о его скрытых достоинствах, а именно о том, что это заведение для людей обеспеченных и ценителей хорошей кухни. Девушка замедлила шаг: ее не слишком тянуло в это место. Она остановилась у входа и уставилась на меню, словно пытаясь решить, входить или нет. На лесах над ее головой трудилась бригада работяг, время от времени прячущихся от дождя под навесом, из приемника доносился голос Дайон Уорвик, исполнявшей «Walk On By», один из парней насвистывал мелодию. Работяги с неприкрытым интересом следили за тем, как она, несмотря на ветер и отсутствие зеркала, по-новому закалывает волосы и смотрится в ближайшее окно проверить, не размазалась ли косметика.

Девушка зажгла сигарету и закурила короткими, жадными затяжками, переминаясь с ноги на ногу и рассеянно оглядывая улицу, точно до сих пор пыталась решить, куда лучше пойти. Наконец она повернулась к стоявшей рядом коляске и посмотрела на спящего в ней младенца. И внезапно оцепенела, ее взгляд был до странности неподвижен, она словно на время забыла и об отвратной погоде, и о глазеющих на нее рабочих. И взгляд этот отнюдь не был похож на то, как смотрят на детей обычные матери: с нежностью, но небрежно. Она протянула руку, будто желая дотронуться до лица ребенка, а второй рукой оперлась на коляску, чтобы не упасть. Затем низко наклонилась, и лицо ее исчезло под капюшоном коляски.

Спустя какое-то время она выпрямилась, судорожно вздохнула, что-то тихо пробормотала. И медленно покатила коляску к входу в ресторан.

– Выше нос, красотка! – раздался голос с лесов, когда она уже открывала дверь. – Авось обойдется!

– Ой ли, – едва слышно прошептала она. – Вот тут ты, парень, здорово ошибаешься.

Толстуху с перманентом пришлось долго уламывать присмотреть за коляской, девица нудно бубнила насчет политики ресторана, поэтому Афине пришлось снова пустить в ход свое аристократическое произношение и отдать в качестве чаевых деньги, отложенные на сигареты, да к тому же пообещать, что она больше чем на полчаса не задержится.

– Она спит, дорогая, – сказала Афина с вымученной улыбкой. – Вам ничего не придется делать. А если вдруг что-нибудь понадобится, вы меня всегда найдете.

Толстуха, оказавшись бессильна против этого включенного на полную мощность обаяния, бросила на Афину красноречивый взгляд, лучше всяких слов говоривший, что Афина явно не та, за кого себя выдает: ведь благородная дама не может носить костюм, сшитый по моде двухлетней давности, и заявляться с коляской в ресторан.

Афине пришлось чуть ли не десять минут просидеть в дамской комнате, чтобы хоть немного прийти в себя.