Джордж Микеш - Цица: Биография кошки

Самая яркая и самая симпатичная личность среди них — это Джинджер. Года три тому назад он вдруг начал заходить ко мне в гости. Поскольку я не знал его настоящего имени, я назвал его Джинджер, что значит «рыжий». В первый свой приход Джинджер выглядел ужасно. Он был необыкновенно тощий и грязный, и на спине у него зияла рана. Вел он себя как-то трогательно-доверчиво. Я стал его подкармливать. Он с жадностью пожирал все, что я ему предлагал. Кормил я его обычно во дворике, но он скоро обнаружил на кухне плошку Цицы, в которой всегда оставалась какая-нибудь еда. Так что при любой возможности он пробирался в дом и подъедал за ней. Звонил ли почтальон, приходил ли гость, выходил ли я вынести мусор или полить цветы в палисаднике — как только открывалась дверь, Джинджер срывался с забора и пулей бросался в дом, чтобы очистить плошку Цицы. Той это совсем не нравилось, она бросалась на защиту плошки и била Джинджера лапами по морде. Тот никогда не сопротивлялся и не давал ей сдачи, а просто отступал на несколько шагов. Как только Цице надоедало бушевать, он медленно и грустно, шаг за шагом, приближался к плошке и опустошал ее.

(Ну и пусть, думал я. Лучше уж пусть Цица делится своей едой, чем выпрашивает ее. Но вскоре я узнал, что у моего ближайшего соседа Бинки тоже есть кот, черный и очень старый, который почти никогда не выходит из дому. Я спросил Бинки, заходит ли к ним в гости Цица. «Иногда забегает, когда открыта дверь, — ответил Бинки, — поедает то, что лежит на блюдечке моего кота, и убегает опять».)

Затем дела Джинджера пошли на поправку. Его взяла девочка с нашей улицы. Он стал лучше выглядеть, шерсть его стала если не шелковистой, то, по крайней мере, гладкой, но рана на спине заживала очень медленно. И он по-прежнему приходил ко мне в полдевятого завтракать и скребся в дверь лапами. Когда я открывал дверь, он влетал в дом, хватал из плошки Цицы кусок рыбы, получал за это от нее пару оплеух, на которые не обращал ни малейшего внимания, а потом, увидев, что я несу ему еду во дворик, следовал за мной. Как бы поздно я ни приезжал домой на машине, Джинджер всегда выходил меня поприветствовать. Он терся о мои ноги, просил, чтобы я его погладил, и, конечно, надеялся, что я дам ему поесть. Он был вечно голоден, и соседи стали поговаривать, что у него, наверно, глисты. Но глистов у него не было — просто у него был неутолимый аппетит. Но при этом он никогда не отказывался поделиться едой с голодным. Или просто с друзьями. Если Джордж был самым умным котом, которого я знал, Джинджер был самым щедрым. Иногда он приглашал к завтраку черно-белого кота (про которого говорили, что это его сын), а иногда приводил еще и большую рыжую кошку с пушистым хвостом (считавшуюся его двоюродной сестрой). Джинджер делился с ними едой со старомодным, прямо-таки восточным гостеприимством.

Но по-настоящему Джинджер проявил всю широту своей натуры, когда появился Вельзевул. Это был маленький пугливый бродячий котенок странной, наполовину рыжей, наполовину черной, расцветки. У него была злобная рожица, и он очень походил на чертенка. Он никому не давался в руки. Джинджер понял, что Вельзевул гораздо более несчастный и голодный, чем он сам, и взял над ним опеку. Они всегда были вместе: вместе охотились, вместе переходили дорогу и вместе являлись завтракать. Джинджер не только терпел Вельзевула, но обычно, немного поев, отходил от плошки и предоставлял ему доедать завтрак. Позднее, как мы увидим, когда его врагиня Цица попала в беду, Джинджер так же трогательно заботился и о ней. Если бы среди кошек были святые, Джинджер заслуживал бы канонизации. Потом Вельзевул пропал, и Джинджер стал опять являться завтракать один. Некоторое время спустя я заехал, что со мной случалось чрезвычайно редко, в венгерский отдел Би-би-си, где я работал во время войны. Мой бывший коллега сказал, что только что процитировал фразу из одной моей книжки. Я спросил какую.

— Вы там говорите, что человечество делится на три подвида: те, что раньше работали на Би-би-си, те, что работают на Би-би-си сейчас, и те, что будут работать на Би-би-си в будущем. И вы еще говорите, что каждый, кто имеет работу на Би-би-си, мечтает оттуда уйти, а каждый, кто не имеет, мечтает ее получить.

Да, я помнил это место в одной из своих первых книжек и, поскольку ничто человеческое мне не чуждо, был очень доволен, что кто-то запомнил мои слова.

Вернувшись домой, я увидел соседку, которая знала всех кошек в округе. Она принимала участие в Вельзевуле, которого называла Джемимой, подкармливала его и пыталась его приручить. Я спросил ее, не знает ли она, что случилось с Вельзевулом.

— С Джемимой? — сказала она. — Ее взяли на Би-би-си.

— В каком качестве?

— Одна дама сказала мне, что на Би-би-си нужна кошка, и отнесла туда Джемиму. Она хорошо к ней относится, так что Джемиме там будет прекрасно.

— Но Би-би-си — громадная организация, — возразил я. — Вы не знаете, в какой ее взяли отдел?

— Нет, я только знаю, что ее взяли на Би-би-си.

Мне было жаль, что я больше не увижу этого котенка, но я был рад, что мое предсказание в очередной раз оправдалось.

Затем последовала година бедствий. Это не значит, что в течение всего этого года я пребывал в безысходном отчаянии. Чтобы привести меня в такое состояние, недостаточно нескольких краж, пожаров и тому подобного. Но нельзя сказать, чтобы мне все это нравилось. Мы с Цицей реагировали на неприятности по-разному. Например, когда у меня обокрали дом, ее это явно позабавило. У нас с ней разное чувство юмора. Но последние два бедствия всерьез огорчили нас обоих.

Первое бедствие началось в конце мая: от чрезмерного увлечения теннисом у меня заболел локоть. Боль была не сильной, и я не стал обращаться к врачу, тем более что в начале июня мне надо было уехать из Лондона на несколько недель. Вернулся я в конце июля, в теннис все это время совсем не играл, и боль почти совсем прошла. Я опять стал играть в теннис (в первый же день играл три часа подряд), и тут локоть разболелся не на шутку.

Я пошел на прием к физиотерапевту мистеру С., персу по национальности, который несколько лет тому назад быстро вылечил меня от такого же недуга. Предварительно я посоветовался с знакомой докторшей, к кому мне обратиться — хирургу или физиотерапевту.

— Конечно, к физиотерапевту, — твердо сказала она, объяснив: — Боль в локте у игроков в теннис не такое уж серьезное заболевание, чтобы хорошие хирурги всерьез им занимались.

— А, — кивнул я.

— Кроме того, — продолжала она, — от воспаления суставной сумки локтя никто еще не умирал, поэтому никто не изучал изменений в суставе при вскрытиях.

— Очень жаль, — сказал я, ощущая некоторую неловкость от того, что я не умер от больного локтя.