Борис Иванов - За стенами города. Дезертир Ведерников

«О! Вспомнил!!! Я доски видел на чердаке!»

В аптеке уличный холод. За прилавком мужчина в пальто.

— У вас есть капли валерьяны?.. А борный спирт?.. А йод?

— Я понимаю вас… Есть только йод, но он не на спирту. Возьмите свечи.

— Как, у вас есть свечки?

— Геморройные свечи. Они на парафине. Но больше одной коробки отпустить не могу.

— Две хотя бы!

— Хорошо, платите за две. Берут еще «сен-сен»… От дурного запаха изо рта.

— Почему берут?.. Секрет?..

— Они на сахарине.

— О!

— Но это маленькая коробочка…

Засунул приобретения в карман. Аптекарь, не делающий тайн из того, чем его аптека теперь торгует, Ведерникову понравился.

Прошло три недели. В гостиной стекла покрылись льдом. Мороз не меньше пятнадцати градусов. В квартире холодно несмотря на буржуйку.

Надел валенки, натянул на голову зимнюю шапку, уши опустил.

Возьмет на продажу и обмен муку третьего сорта, — она лишь для него крысиная, а для других вся одинаковая. Взять с собой деньги. Он не может питаться одной мукой и горохом. От домашних запасов осталось немного кофе, перец и соль. Да, еще кулек чечевицы неизвестного происхождения, он не может ее съесть просто так. В ее судьбе есть что-то таинственное.

…Все идет хорошо. Он уже на улице. Хорошо, что падает снег, — теплее. Вот дом, в бомбоубежище которого скрывался. А вот дом, в который попала бомба в тот вечер и погубила двух граждан. Дом оградили, — может рухнуть стена. Кто-то о таких вещах еще заботится.

Оживление у продовольственного магазина. Что-то дают. Ему нет до этого дела. У него сегодня своя трудная задача: ему нужен жир и сахар. И все же мимо очереди протиснулся в гастроном. Пальцами разминает губы, сглатывает слюну, — что-нибудь спросить ему трудно, привык разговаривать только с собой. По карточкам выдают соленые помидоры — и это все?! Ведерников не верит.

— А что-нибудь еще давать будут? — бурчит он в перчатку, обращаясь непонятно к кому.

От серых лиц, от помятых помидоров исходит состояние какой-то оцепенелости. И, не дожидаясь ответа, он выходит из магазина.

— Однако, господин полковник, кинотеатр работает. Этот фильм «Маскарад», — снят по пьесе нашего знаменитого поэта Лермонтова. Он замечательно перевел стихотворение вашего Гёте «Горные вершины спят во тьме ночной…». Наши дети учили его в школе. Продовольственные вопросы вас, разумеется, не беспокоят…

А мне нужны жиры и сахар. И папиросы. И спичек неплохо было бы купить пару коробок. Кстати, каждую спичку можно разделить на две части. Так делали на военных сборах: довольно идиотское, скажу, времяпрепровождение при идиотском снабжении. Хорошо запомнил одну фразу еврея-политрука: «Вы, будущие командиры, даже не предполагаете, какая мощь у армии, в которой вы будете служить!».

Ведерников издалека оглядел торговое скопление народа. Толкучка с того дня, как покупал на ней махорку, расширилась и сдвинулась, разделилась на несколько скоплений. Люди перемещались, но группировки сохранялись. Он понял, что каждая группа пасет пришедших с привлекательным товаром, но пока никто не согласился на запрашиваемую цену. Когда появляется новый человек, толчок оживляется.

Пара лиц шмыгала по всему сборищу, Ведерникову они показались подозрительными. Он выбрал группу, в которой не было мужчин.

— Что у вас? — спросила его дама в каракулевом полушубке, чем-то напомнившая ему Варвару.

Ведерников сообразил: криминальной тайной не является, что┬ человек хочет купить, но можно, вероятно, попасться на том, что продаешь.

— Я ищу жиры. И сахар.

— У этой женщины, — дама кивает на тихое существо с мешками под глазами, — есть пшено. Она просит сто пятьдесят рублей за стакан. Но никто ей не дает. Я бы сама купила за сто. Это же пшено! За двести рублей я могу купить полкило хлеба.

Женщина с пшеном:

— Так чего же вы тот хлеб не покупаете?.. То-то! Хорошо, я отдам пшено за сто двадцать — я дома детей одних оставила.

Дама колеблется. Тискает свой ридикюль. Наконец решилась. Но поздно. Другая опередила ее. Дама в каракулевом полушубке уходит. Ведерников заметил, как она на миг крепко зажмурила глаза.

В одной группе парень торгует куском жмыха, в другой — стоит мужичок с кулечком конфет-подушечек обсосанного вида. У старика быстро разошелся столярный клей, Ведерников даже не успел разузнать его цены и на какой предмет он годится. Опустившийся мужчина без шапки, в драном ватнике хочет продать хлебную карточку — и недорого. Но брать боятся, потому что бывают фальшивые — немцы пачками сбрасывают их на город по ночам. Все карточки нужно регистрировать по месту жительства.

У стены дома торгуют дровами. Вязанки сложены на детских санях. У некоторых — настоящие березовые поленья, у других — обломки досок. Цена здесь твердая — семьдесят рублей сани. Хозяева обижаются, когда их спрашивают: «До дома повезете?».

Ведерников идет дальше. Под аркой дома барахолка: продаются валенки, пальто, рукавицы, костюмы, вязаные носки. Мальчик с матерью продают сочинения Генриха Сенкевича. Монгол — ручные часы. На стене пришпилено объявление: «В связи с отъездом срочно продаю мебель, богатую библиотеку и кухонные принадлежности». И рядом другое: «Супруги преклонных лет купят продукты питания или предложат взамен вещи. Продукты предлагать доброкачественные».

На ветру и морозе Ведерников простыл. Раздобыл две коробки спичек — и это все. Темнеет. Ветер усиливается. Узнал, что недалеко отсюда есть еще одна толкучка. Но им овладело безразличие. Колеблется. Внутренний голос: «Ты должен набраться терпения — и не возвращаться домой пустым». И «ты», спрятав нос в воротник, готов испытать судьбу.

Толкучка здесь действительно была, но ее разогнала милиция, — это сообщила ему старушка. Снег натоптан, видны одинокие фигурки людей — то, что от базарчика осталось. Ведерников наблюдает за красноармейцем в тонкой шинельке: он дважды прошел по одному и тому же маршруту. С ним заговорила старушка. Ведерников видит, как она указывает солдату на него. Задергалась мышца над коленной чашечкой. Стало жарко.

— Это тебе, друг, нужен сахар? — спрашивает солдат.

— Как вам сказать, — бормочет Ведерников, вглядываясь в лицо продавца.

— Здесь полкило, — солдат запускает руку за отворот шинели.

Их разговором заинтересовались две женщины, прячущиеся от ветра в проеме парадной дома.

— Давайте отойдем. Наверно, договоримся, — решил открыться Ведерников.

Они долго искали место, где могли бы закончить сделку.

— Сколько за сахар просите?

— Четыреста. Меньше нельзя. Вы знаете, сколько рядовой получает? У меня дома двое детей и жена больная.

— Из жиров что-нибудь есть?

— Не, жиров нет. Есть банка шпротов. А сколько ей цена — не буду врать, не знаю.