Далия Софер - Сентябри Шираза

В один из теплых дней, установившихся этой осенью в Тегеране, Исаак Амин видит, как в его контору входят двое с винтовками, и первым делом думает: сдержать обещание — пообедать с женой и дочерью — не получится.

— Брат Амин? — спрашивает тот, что пониже ростом.

Исаак кивает. Несколько месяцев назад забрали его друга, Куроша Нассири, а недавно стало известно, что исчез пекарь Али.

— Мы здесь по приказу стражей исламской революции [1] Стражи исламской революции — иранское элитное подразделение, созданное в 1979 г. из военизированных отрядов исламских революционных комитетов. Здесь и далее — прим. пер. .

Коротышка наставляет винтовку на Исаака и идет на него, широко расставляя ноги.

— Брат, ты арестован.

Исаак закрывает учетную книгу. Смотрит на стол, на разбросанные папки, металлическое папье-маше, пачку сигарет «Данхилл», хрустальную пепельницу, чашку с недавно заваренным чаем, где плавают два листочка мяты, — вещи безучастны к тому, что происходит. Календарь раскрыт; Исаак глядит, не отрываясь, на сегодняшнюю дату — 20 сентября 1981 года — на памятки: позвонить мистеру Накамуре насчет жемчуга , пообедать дома , в 15 плюс-минус получить партию черных опалов из Австралии , забрать туфли из сапожной мастерской — ничего из намеченного ему уже не выполнить. На другой странице разворота — глянцевая фотография мавзолея Хафиза в Ширазе. Под снимком надпись: «Город поэтов и роз».

— Можно посмотреть на ваши документы? — спрашивает Исаак.

— Документы? — усмехается коротышка. — Брат, не забивай себе голову ерундой.

Второй — он до сих пор молчал — делает несколько шагов.

— Ты ведь брат Амин? — спрашивает он.

— Да.

— Тогда, будь добр, следуй за нами.

Исаак снова разглядывает винтовки и, видя, что коротышка уже держит толстый палец на курке, встает и вместе с ними спускается по лестнице; пятиэтажное здание кажется до странности пустынным. Еще утром Исаак заметил, что из шестнадцати сотрудников на работу вышли только девять, но не придал этому значения: в последнее время все ведут себя непредсказуемо. А теперь он задумывается: где они? Неужто знали?

На улице Исаак чувствует, как жарят шею и спину солнечные лучи. Он спокоен, он невозмутим и напоминает себе: надо продолжать в таком же духе. Черный мотоцикл стоит у обочины, рядом с его блестящим, изумрудно-зеленым «ягуаром». Коротышка, глядя на элегантный автомобиль, ухмыляется, затем взбирается на мотоцикл, дает по газам и включает зажигание. Исаак садится за ним, второй солдат — позади Исаака.

— Держись, — говорит он Исааку.

Исаак обхватывает коротышку, другой солдат — Исаака. Исаак стиснут между ними, в живот его вдавливается костлявая спина одного, в спину — пузо другого. От горьковатого запаха их немытых волос Исаака мутит. Он отворачивается — глотнуть свежего воздуха — и краем глаза видит одного из своих работников, Мортазу: тот застыл на тротуаре как прохожий, повстречавший похоронную процессию.

Мотоцикл лавирует в потоке машин. Мимо Исаака проплывает город, он только теперь замечает, как Тегеран преобразился: вместо киноафиш и рекламы шампуня на стенах — огромные изображения священнослужителей; улицы, когда-то носившие имена шахов, теперь носят имена революционеров; вместо некогда франтоватых мужчин и женщин по городу ходят бородатые тени и черные чадры. В этот обеденный час воздух полнится ароматами кебаба и печенной на решетке кукурузы. Он частенько угощался здесь порцией горячего кебаба из барашка, иногда брал два десятка шампуров и приносил на работу — сотрудники собирались в кухне, ломтями хлеба снимали куски нежного мяса с шампуров, громко чавкали. Порой он присоединялся к ним и, хоть и не позволял себе так накидываться на еду, ему все же было приятно, что это он их здесь собрал.

Продавец, обмахивая мясо на шампурах, видит Исаака на мотоцикле и замирает в изумлении. Исаак оглядывается, но его похититель набирает скорость; у Исаака кружится голова, он едва не падает и крепче стискивает бока водителя.

Они останавливаются у неприметного серого здания, слезают с мотоцикла и заходят внутрь. Солдаты обмениваются приветствиями, и Исаака ведут в комнату, пропахшую потом и немытыми ногами. Комната маленькая, может, всего в одну пятую гостиной Исаака, стены ее выкрашены в горчичный цвет. Его сажают на скамью — там уже сидят человек десять. Исаака втискивают между мужчиной средних лет и парнем лет шестнадцати-семнадцати.

— И так тесно, а они еще подсаживают, — ворчит его сосед, будто бы про себя, но так, чтобы Исаак услышал. Исаак замечает, что, хотя сосед в пижамных брюках, на ногах у него туфли с носками.

— Как давно вы здесь? — спрашивает он, решив, что против него лично сосед ничего не имеет.

— Даже не знаю, — отвечает сосед. — За мной пришли посреди ночи. Жена билась в истерике. Она настояла на том, чтобы сделать мне сандвич с сыром. Не понимаю, что на нее нашло. Когда отрезала сыр, у нее дрожали руки. При этом петрушку и редис не забыла положить. Но когда она протянула мне сандвич, один из солдат выхватил его, в два счета умял и сказал: «Вот спасибо, сестра! Как ты догадалась, что я оголодал?»

Слушая соседа, Исаак решает, что ему еще повезло — по крайней мере, его домашним не пришлось стать свидетелями таких сцен.

— Ну и скамейка, даже спину заломило, — продолжает сосед. — И в уборную не выводят.

Исаак прислоняется головой к стене. Странно, что его арестовали именно сегодня, когда он собирался наверстать упущенное и пообедать с женой и дочерью; ведь он так часто отсутствовал. Вот уже четыре месяца, как он выходил из дому на рассвете, когда заснеженные вершины Эльбурса [2] Эльбурс — горы на севере Ирана, у южного побережья Каспийского моря. мало-помалу заливал красно-оранжевый свет, город стряхивал с себя дрему, и окна спален и кухонь загорались — поначалу одно-другое, потом одно за другим. Домой он возвращался поздно, когда посуду после ужина уже помыли и убрали, а Ширин спала. Поднимаясь на второй этаж виллы, Исаак слышал звук телевизора, а в гостиной заставал Фарназ — в шелковой ночной рубашке, она сидела с бокалом коньяка перед телевизором, смотрела повергающие в смятение вечерние новости. Коньяк, говорила она, теплый, в округлом бокале, с резким ароматом, помогает переварить эти новости; Исаак не возражал против новой привычки жены, которая, как он подозревал, восполняла его отсутствие. В гостиной он останавливался — портфель оттягивал ему руку, — но не садился, хотя сказать, что он не замечал жену, тоже нельзя — просто стоял рядом.