Евгений Войскунский - Румянцевский сквер

Сняв очки, он посмотрел на жену, на Костю, сказал слабым голосом:

— Я тебя породил, я тебя и…

Тут он запнулся. Ох, не похож был в эту горькую минуту Цыпин на когдатошнего бойца морской пехоты. Ну, вовсе не похож! Куда девалась былая хватка? Лежал под лоскутным одеялом седобородый тщедушный старичок.

Костя помигал на отца, ожидая окончания фразы. Спросил:

— Ну, и что ты меня?

Цыпин молча — и словно издалека — смотрел на сына.

— Отец молчит, так я скажу, — быстро заговорила Ксения со шваброй в руке. — Он ночью плакал! Эт до чаво же довели чавека, первой раз в жизни заплакал! Я ему — чо с тобой? А он говорит — опозорили нас, родной сын опозорил…

— Никто не по-позорил! — вспыхнул яростью Костя. — Вам Колчанов, мать его, наплел, а вы уши раззявили!

— Колчанов не такой чавек, чобы врать… — С затаенной надеждой Ксения спросила: — А кто же Лёню Гольбейга бил да грабил?

— Откуда я знаю! Я не бил! Нас почему выпустили? Нету улик! По-понятно вам?

— Ой, не знаю, прям не знаю, чо и думать…

— А и не надо думать, — сказала Лена. — Вы живите себе. А мы улетим на Сахалин, тоже жить будем. И зарабатывать. Там не копейки плотют, как у вас тут.

Ксения, бросив швабру, опустилась на стул и тихо заплакала. Большой, загрубелой рукой утирала катившиеся слезы.

Цыпин сказал:

— Пускай улетают. Не плачь. Был у нас сын, теперь, само, не будет.

И отвернулся к стене.

В квартире наступило молчание. У себя в комнате молодые собирали вещи, запихивали в чемоданы. Ксения прибегала с работы, кормила-поила Цыпина своего. А тот, дочитав до конца «Тараса Бульбу», подолгу лежал с закрытыми глазами — то ли спал, добирая недосланные за целую-то жизнь часы, то ли думал о чем-то. Ночью вдруг застонал протяжно, Васю Кузьмина какого-то позвал — и проснулся. Ксения тоже, понятное дело, очнулась от сна:

— Чо с тобой? Болит чо-нибудь?

— Ничего не болит, — хрипло сказал Цыпин. — Тундра приснилась… норвейская… Спи…

В день отъезда Костя, уже одетый в дорогу, в огромной желтой шапке, неловко обнял мать, чмокнул в мокрую от слез щеку. Потом повел взгляд на отца, лежавшего тихо, с закрытыми глазами.

— Прощай, батя, — сказал Костя и шагнул было к двери, но вдруг остановился, добавил негромко: — Ты прости меня.

В такси всю дорогу был задумчив, слова не проронил. А в аэропорту оставил Лену стеречь чемоданы и направился в почтовое отделение.

Все утро Лёня Гольдберг провозился со своей машиной. За недели его болезни автомобиль покрылся толстой снежной шубой. Лёня щеткой сбросил снег, но наледь осталась на ветровом стекле, на красных боках «Москвича». Завести мотор не удалось: ну, еще бы, столько дней простоя на морозе.

Лёня бросил безуспешные попытки пробудить машину от зимней спячки. Сидел в холодном ее нутре, смотрел на редких прохожих, на трамвай, поворачивающий с Лиговки на Расстанную. А морда у трамвая вовсе не умная, думал Лёня. Скорее тупая. Но — деловитая, не вызывающая сомнений в материальности.

С того дня, когда он очухался в больнице, у него появились — ну, вот именно, сомнения в непререкаемой материальности окружающего мира. Смятая картина наводила на мысль об иллюзиях. Врач стремительно входил в палату, полы его белого халата развевались у Лёниной койки и в то же время у дальней, на которой лежал пожилой армянин, травмированный наездом автомобиля и событиями в Баку. Но ведь предмет не может одновременно находиться в двух разных местах. Это аксиома. Хотя… в квантовой механике она, кажется, нарушается…

Иллюзорность таилась и в несоответствии духа и тела. Пока его тело недвижно покоилось на больничной койке, дух блуждал в холодном открытом пространстве, и призрачно проступали сквозь его голубизну белые зубцы хребта Черского. Ложные солнца медленно восходили, неотличимые от истинного, единственного. Мир материален? Так нас учили с младых ногтей. Но почему так много иллюзий? Антиматерия? Ведь открыты античастицы, несущие противоположный заряд. Уставшая материя аннигилирует при встрече с античастицами. Материя устала… Какая странная мысль…

Лёня вылез из промерзшей машины. Ладно, когда понадобится ее завести, придется у кого-нибудь «прикурить».

В подъезде стояла мать в шубе и шапке, она запирала почтовый ящик, из которого только что вынула газеты.

— Ты куда, мама?

— В издательство. Возьми почту. Ой!

Из газет выпал какой-то бланк. Лёня поднял его.

— Перевод мне, — сказал, вглядываясь в мелкий незнакомый почерк. — На тысячу двести рублей.

— От кого, Лёнечка?

— Не знаю. Нет обратного адреса. — Он хмыкнул. — Вроде никто мне не должен.

— Ну, деньги всегда кстати, — сказала Валентина Георгиевна. — Лёня, в холодильнике суп и котлеты, ты поешь, если я задержусь.

Войдя в квартиру, Лёня снял пальто и, оставшись в тренировочном костюме, повалился на тахту. Развернул свежий номер «Ленинградской правды». Американские угрозы Ираку: если Саддам не уйдет из Кувейта, будет война. Годовщина армянского землетрясения. Безумные цифры — 25 тысяч погибло, а из 700 тысяч пострадавших 500 тысяч все еще без крова. Столько было широковещательных заявлений о всенародной помощи, а на деле… ну, как всегда… Верховный Совет обсуждает проект бюджета. Военные расходы — больше 90 миллиардов, народное образование — около четырех, здравоохранение — два… Будь он во главе государства — сделал бы как раз наоборот…

Тут Лёня выпустил газету из рук и попытался сосредоточиться на мысли, занимавшей его в последние дни. А что, если наоборот ? — так можно было ее сформулировать. Бывает ли польза от наоборотных решений? Еще какая! В этом мире, где как бы действует закон несообразности, решение, принимаемое вопреки формальной логике, очень даже может принести пользу. Большую часть бюджета — на медицину, жилищное строительство и образование. С точки зрения обыденного сознания — смешно, верно ведь? А в действительности? Образованный, благоустроенный и здоровый народ не допустит войн и прочих мерзостей, несообразностей… не допустит власти Железной пяты… Он обустроит свою жизнь, защитит себя надежной системой самоуправления. Нелогичное, наоборотное решение обернется наибольшей пользой для государства…

Ладно, хватит умствовать, господин доморощенный философ, оборвал он свои мысли. Государство все равно сделает по-своему, отдаст образованию не более двух процентов. Мы же, население огромной страны, — быдло, не заслуживающее серьезной государственной заботы.

Он потянулся к книжной полке, нависшей над тахтой, вытянул книжку Ботвинника «Алгоритм игры в шахматы». Программирование шахмат — вот интереснейшее дело! Быстродействующая электронно-вычислительная машина способна сделать то, что недоступно человеку, — перебрать все возможные варианты. Ха! Подсчитано, что число возможных вариантов шахматных партий, играемых до сорокового хода, равно 2х10 116. Невообразимое число! Оно гораздо больше числа электронов во Вселенной. И это значит: если все население Земли, включая грудных младенцев, будет круглые сутки играть в шахматы, делая один ход в секунду, то потребуется 10 100веков, чтобы сыграть все возможные варианты. А возраст Вселенной тоже подсчитан — он «всего лишь» 2х10 8веков.