Пауло Коэльо - Мата Хари. Шпионка

Но вернемся к англичанину. На родине его кляли, на чужбине им пренебрегали, я же, прочитав за время своих бесконечных путешествий его пьесы, обнаружила потом, что он писал и детские сказки.

« Один студент хотел пригласить на танец свою милую, но она сказала, что станет с ним танцевать, только если он принесет ей красную розу. К несчастью, в саду у студента, росли лишь желтые и белые розы.

Стенания влюбленного услышал соловей, и ему стало жаль бедного юношу. Вначале он подумал, не спеть ли для студента прекрасную песню, но понял, что от этого бедолага только погрузится в меланхолию и ему станет еще хуже.

Бабочка, порхающая по саду, спросила, что происходит.

– Он страдает от любви. Ему нужна красная роза.

– Ах, как это глупо – страдать от любви, – сказала бабочка.

Но соловей очень хотел помочь студенту. Он подлетел к огромному розовому кусту, усыпанному белыми розами.

– Дай мне, пожалуйста, красную розу.

Розовый куст сказал, что это невозможно, и пусть соловей поищет другой куст, чьи цветы только теперь стали белыми, а прежде были красными.

Соловей так и сделал. Он облетел весь сад и нашел один старый изломанный куст.

– Дай мне красную розу, – попросил соловей.

– Годы мои не те – цвести красным, – ответил куст. – Зима заморозила кровь в моих жилах, а солнце выбелило мои лепестки.

– Одну только розу, – умолял соловей. – Должен же быть способ ее получить!

И действительно, был один способ, но был он так ужасен, что розовый куст не решился открыть его соловью.

– Я не боюсь. Скажи мне, что я должен сделать, чтобы получить мою красную розу.

– Ты должен вернуться сюда, когда взойдет луна, и, прижавшись грудью к моим шипам, всю ночь петь для меня свои самые прекрасные песни. Твоя живая кровь перельется в мои жилы и обагрит собою розу.

И соловей сделал то, что велел ему куст, потому что был уверен: Любовь дороже жизни и можно пожертвовать жизнью во имя Любви. И когда взошла луна, соловей прилетел к розовому кусту, прижался грудью к шипу и запел. Вначале он пел о влюбленных юноше и девушке. Следом – о том, что любовь дороже всего на свете. И пока луна катилась по небу, соловей пел, и лепестки великолепной розы начали розоветь от его крови.

– Крепче, – сказал куст. – Прижмись ко мне крепче, потому что рассвет близок.

И соловей крепче прижался к шипу, и острие коснулось его сердца. Но соловей все пел и пел, пока роза не стала алой, как его кровь.

Обессиленный, зная, что умирает, соловей сорвал прекраснейший из всех красных цветов и полетел к студенту. Положил розу на карниз, упал и умер.

Студент услышал легкий шум, распахнул окно – и вот оно, то, о чем он мечтал больше всего на свете. Уже рассвело. Юноша схватил розу и побежал к дому своей милой.

– Вот роза, о которой вы меня просили! – вскричал он, сконфуженный и счастливый одновременно.

– Это не вполне то, чего я хотела, – ответила девушка. – Такая большая и красная… она не пойдет к моему туалету. К тому же я уже получила другое приглашение на сегодняшний бал.

В отчаянии юноша швырнул розу на дорогу, и ее тут же раздавило колесом проезжающей телеги. А студент вернулся к своим книгам – они никогда не требовали от него невозможного ».

Такова моя жизнь – это я соловей, отдавший все и от этого погибший.

(прежде известная под именем Маргарета Зелле, данным ей родителями, вынужденная в замужестве сменить его на госпожу Маклеод и в конце концов за жалкие двадцать тысяч франков превратившаяся для немцев в Н21)

Париж, 14 октября 1917 года

Глубокоуважаемая госпожа Мата Хари,

Вам еще неизвестно, что президент Республики отклонил ваше прошение о помиловании. Следовательно, завтра мы с вами увидимся в последний раз.

Впереди еще одиннадцать часов, и я знаю, что этой ночью не сомкну глаз. Оттого я пишу это письмо – его не прочтет та, которой оно адресовано, но я намерен приобщить его к делу. Хотя с юридической точки зрения это совершенно бессмысленно, я собираюсь бороться за ваше доброе имя.

Я не стану оправдываться перед вами и доказывать, что вовсе не был худшим из адвокатов, как вы, досадуя, называли меня в письмах. Но я хочу отпустить себе самому не совершенный грех, а для этого мне нужно еще раз – пусть мысленно – пережить хождения по мукам последних месяцев. Я взошел на голгофу, пытаясь спасти женщину, которую втайне от всех и от нее самой когда-то любил. Но, говоря сейчас о хождении по мукам, я имею в виду муки всего французского народа – нет семьи в нашей стране, где не оплакивали бы павшего на фронте сына. Это ожесточило нас, мы стали несправедливы и безжалостны, мы совершаем поступки, о которых прежде нельзя было и помыслить. Сейчас, когда я пишу эти строки, в двухстах километрах отсюда разгораются новые нескончаемые битвы. Самая страшная, самая кровопролитная началась по нашей вине, из-за нашей беспечности и наивности: мы всерьез полагали, будто двести тысяч французских солдат будут в состоянии справиться с миллионной немецкой армией, рвавшейся к нашей столице. И несмотря на мужество наших войск, нам даже ценой многотысячных потерь не удалось отбросить противника, и линия фронта осталась там же, где она проходила в 1914 году, когда немцы начали вторжение.

Милая Мата Хари, самая большая ваша ошибка заключалась в том, что в своем желании принести пользу вы положились на негодного человека. В правительстве к начальнику военной контрразведки Жоржу Ладу давно относились с подозрением. Он был одним из вдохновителей дела Дрейфуса – позорнейшей судебной ошибки, приведшей к разжалованью и ссылке невинного. После своего разоблачения Ладу оправдывался тем, что старался «не только предусмотреть действия наших врагов, но и не допустить, чтобы они ослабили моральный дух наших друзей». Он добивался повышения в должности и, не получив его, озлился. Ему до зарезу был необходим громкий процесс, чтобы вернуть себе былое расположение власть имущих. И можно ли было придумать лучшего козла отпущения, чем всемирно известная артистка, предмет восхищения мужчин и зависти женщин, которую сильные мира сего прежде обожествляли, а теперь ненавидят всеми силами души.

Народ не может думать только о погибших в верденской мясорубке, о погибших на Марне и Сомме, народу нужно какое-нибудь развлечение с привкусом победы. Ладу понимал это и начал плести свою омерзительную сеть в тот самый момент, когда впервые вас увидел. Вот как он описал вашу первую встречу у себя в дневнике: