Елена Филон - Только слушай

– До конца шоу ещё слишком много времени… – тихо произнёс Шейн.

Я не поняла смысла его слов.

– Боишься, что мы успеем убить друг друга?

Шейн продолжал хмуриться:

– Боюсь… что всё зайдёт слишком далеко. А мне совсем этого не хочется.

Фыркнула:

– Куда уже дальше? Ты способен ненавидеть ещё больше?

Шейн посмотрел так, будто сморозила неимоверную глупость!

Что? Что не так я сказала?

Ещё одна мучительно долгая пауза. Глаза в глаза, практически не моргая, словно важнее истребления друг друга взглядами в этот момент ничего и быть не может.

Шейн наклонился ещё ближе. Что за дурная привычка запугивания?

– Если останешься в шоу, – произнёс он вкрадчиво, – твоя жизнь станет ещё хуже.

– Почему? – и больше мне не было смешно. – Ты устроишь?

– Я смотрел твои записи в Интернете, – вдруг сменил тему Шейн.

Мои брови резко взлетели:

– Какие записи?

– С выступлений в Нью-Йоркских клубах.

Изо рта вылетел странный звук: не знаю, то ли я усмехнулась, то ли воздухом поперхнулась.

– Как ты… как ты их нашёл? – Нет, ну это просто шок для моего организма. – Подожди-подожди… зачем ты вообще их искал?!

– Мне было интересно, – просто ответил Шейн, пожав плечами. – Оказывается, у тебя и друзей-то почти нет.

– Откуда инфа?

Шейн гадко улыбнулся:

– У меня есть друзья в Нью-Йорке… говорят, в местной рокерской тусовке ты почти ни с кем не общаешься. Там все группы такого уровня знают друг друга, ты ведь в курсе? Я даже знаю название команды, в которой ты играла.

Не знаю почему, но щёки вдруг вспыхнули. Мне нечего скрывать, но Шейн говорит так, будто ведёт к чему-то малоприятному.

– У меня не было желания общаться с пьяницами, нажираться перед концертами и совокупляться в туалетах, это плохо?

Шейн перестал улыбаться:

– Ты отказалась от той жизни, но и той, за которой пришла сюда, тоже не будет. Когда вернёшься в Нью-Йорк, всё, что у тебя останется, – это музыка и ничего больше. Продолжишь гнить в супермаркете, возможно, вернёшься к учёбе и вскоре, с годами, забудешь, что такое держать в руках гитару.

– Так ты видишь моё будущее? – в глазах вдруг защипало, но я не позволю ни одной слезинке пролиться перед этим ничтожеством. – Так?! – заорала я. – Потому что у меня больше никого нет?! Потому что у меня нет шансов пробиться на большую сцену, или потому что я недостаточно сильно люблю музыку?! Поэтому ты так считаешь?!

– Нет, – выдержав паузу, просто ответил Шейн. – Потому что так будет лучше. Либо так, либо тебя раздавят.

– Какого дьявола ты решаешь, что для меня будет лучше?!

– «Мой» мир сожрёт тебя, Тейт. Уничтожит. Заставит делать то, чего ты никогда не будешь хотеть. Заставит играть музыку, которая будет тебе не нравиться. Ты будешь валиться с ног, но при этом ползти дальше… Так здесь всё устроено. У других участниц в сто раз больше шансов достигнуть вершины и остаться на ней, чем у тебя. Потому что их легко подмять под себя, а ты… ты будешь сопротивляться до последнего, и в итоге этот мир использует тебя и уничтожит. Это шоу-бизнес. Ты ничего о нём не знаешь. Ты даже не понимаешь, что он уже тебя использует.

А теперь отмотайте, пожалуйста, обратно.

Шейн только что назвал меня по имени?!..

Ладно, потом об этом подумаю.

– Я не верю в это фальшивое беспокойство обо мне, – спокойно ответила я.

– Лучше живи, как жила…

– Почему ты хочешь лишить меня этого шанса?

– Потому что я знаю, что будет.

– Ты не можешь этого знать! – я снова закипала. – С чего вообще так решил?! По себе других судишь? Потому что и у тебя, кроме музыки, ничего не осталось, да? Думаешь, я такая же? Думаешь, поэтому стану такой, как ты?! Таким же ничтожеством, что, кроме собственного отражения в зеркале ничего не замечает?! – Приподняла голову и продолжила шипеть со всей ненавистью: – Об этом ты говоришь?! Вот что твой «мир» со мной сделает? Уничтожит – значит, сделает меня такой же бездушной скотиной, как ты?! Ты ведь жалеешь, что вовремя не передумал? Не выбросил гитару, и не продолжил гнить в каком-нибудь супермаркете, да?.. Но я не такая, ясно?! Со мной никогда такого не случится! Так что не смей нас сравнивать! У тебя никого нет, потому что такое дерьмо, как ты, не сдалось никому, кроме ослепших от фальшивой любви фанаток, а у меня никого нет, потому что так сложились обстоятельства, но при всём при этом они не помешали мне остаться человеком!

Мои слова ещё долго звенели в воздухе, по крайней мере, мне так казалось. И какое-то неожиданно поганое чувство подобно яду разливалось по телу, оставляя горький привкус во рту.

Я опустилась до его уровня. Только что. Я не имела права этого говорить, что бы Шейн ни делал. Потому что сейчас, чувствую себя дерьмом, ничем не лучшим.

Челюсти Шейна напряглись, заиграв желваками, ноздри раздувались, зрачки суетливо забегали. Может, обман зрения, но, кажется, даже белки покраснели. А потом его руки резко обхватили меня за талию и дёрнули вперёд, так что с шумным выдохом я врезалась в грудь Шейна всем телом.

Упёрлась руками в его твёрдый живот и со всем возмущением попыталась оттолкнуть от себя перешедшего все границы идола. Но от этого его хватка становилась лишь сильнее! Всё, что ему оставалось, – только зарычать для пущего эффекта.

Я разозлила его. Очень сильно разозлила.

Шейн тяжело дышал, сердце билось так быстро и так громко, что я чувствовала его удары всем своим телом – они проходили сквозь меня.

Впервые его взгляд был настолько пугающим – просто разъярённым. Но я ведь не сказала ничего конкретного, не совсем ведь я дура, чтобы так жестоко подставлять Калеба. В моих словах пусть и было много грязи, но никакой конкретики.

Я стояла на месте как вкопанная, крепко стиснув зубы и с вызовом глядя Шейну в лицо, словно это новый уровень противостояния. Новая битва. Уже по другим правилам.

– Что ты обо мне знаешь? – тихо прошипел Шейн сквозь сжатые челюсти, практически задевая мой кончик носа своим. Его ладони крепко держали меня за талию, и я чувствовала их тепло даже сквозь ткань ветровки. Но мне не было больно. Пока что не было.

– А что знаешь обо мне ты? – прошептала я тем же тоном.

Кадык Шейна сильно дёрнулся:

– Ты должна уйти из шоу… пока не поздно.

Его горячее дыхание скользило по моему лицу и вызывало волны странной дрожи – кожа будто горела огнём. Пылала самым адским пламенем на свете!

– Не поздно для кого? – прошептала я, с силой сжимая в ладонях ткань толстовки Шейна, так что аж костяшки пальцев побелели.

Шейн не отвечал, молча смотрел мне в глаза. И не знаю почему, но ярость на его лице постепенно затухала, приоткрывая взгляду совершенно другое – новое для меня зрелище… Такое нереальное. Такое несовершенное.