Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)

— Перенабрать Городской совет? Подправить, как вы выражаетесь, законы? — оживился Жуцкой. — Не сильно ли вы хватили?

— Я ничего не хватал. Эти процессы уже начались — без моего ведома и без моей воли, силою некомпетентности хэра Штерца. Моя же задача — и ваша; наша задача, задача скромных слуг народа, состоит в том, чтобы эти процессы обуздать и направить в русло развития и процветания.

— Значит ли это, — вкрадчиво спросил Жуцкой, — что вы готовы объясниться с Европами по вопросу печальной для всех нас кончины хэра Штерца?

В Басе тёплой жилкой забилось понимание.

— Опасаетесь санкций? — пропел он. — Оставьте! Европы уже извещены. Ни я, ни вы не можете нести ответственности за некомпетентность этого человека — человека достойнейшего, но слишком, увы, мягкого… Ах, и не путайте с мягкостью учение о прогрессе. Оно подразумевает ясность, но не попустительство.

— Следует ли предположить, что у Петерберга есть требования? — осведомился Асматов-средний.

— У Петерберга есть новая власть — новый Городской совет. Весьма… как это по-росски? Излагающий весьма связные требования, вы правы. И я думаю, что в интересах Четвёртого Патриархата было бы их выслушать.

Все снова загалдели.

— Что ж, — мелодично прожурчал Тепловодищев. — Полагаю, это разрешает наш затянувшийся многими заседаниями спор о необходимости инспекции.

Бася снова сверкнул — но теперь уже не сапфиром, а своими, Басиными, глазами.

— Однозначно, — улыбнулся он. — Об инспекции не может быть и речи. — Чтобы перекрыть новую волну гвалта, Басе пришлось поднять ладонь. — Опомнитесь! Какая инспекция? Или вас не учили тому, что с сумасшедшими нужно быть предельно серьёзными?

— С сумасшедшими? — Зрящих почти не потрудился скрыть раздражение. — Вы только что сказали, что их требования-де весьма связны.

В отличие от Басиной манеры врать. Но его это никогда не смущало, и противоречия всегда выворачивались в правдоподобие. Всегда.

Чтобы верить в это, Плети не требовалось прикасаться большим пальцем к мизинцу.

— Именно так, — без промедления согласился Бася. — Послушайте, я молод, но даже я понимаю некоторые простые вещи. Люди, которые сейчас называют себя петербержскими властями, новым Городским советом — это всего лишь лидеры бунта. Лидеры бунта никогда не бывают способны управлять… да хотя бы городом. Подыграйте им. Уважьте их. Явите им почтение. Дайте им понять их собственную несостоятельность. Обсудите с ними их требования с самым серьёзным видом и разрушьте их наивную логику. А если где-то она окажется не столь и наивной — скажем, в желании отсрочить введение налога на бездетность, — пусть так! Они уже сделали за инспекцию её работу. Почему бы этим не воспользоваться?

— Потому что логика на местах всегда оказывается предвзятой. Не так ли, Борис Жудьевич? — Зрящих иронически покосился на Жуцкого. — То, что вы предлагаете, придаст преступникам веса в глазах простого народа.

— Подлинных преступников нужно отличать от простых болтунов, — отмахнулся Бася. — Это во-первых. Во-вторых, вы вообще бывали в Петерберге?

— Не имел чести, — смутился Зрящих.

— Так я и думал. Простому народу необязательно даже знать о вашем прибытии. Петерберг закрыт и снаружи, от чужих, и изнутри, от своих…

— О нашем прибытии? — Памажинный неодобрительно затряс бородой. — Помилуйте, вы предлагаете нам ехать и разбираться с какими-то бунтарями?

— Вы должны были отрядить инспекцию месяц назад! — хлопнул Бася вилкой по столу. — А теперь, смотрите, я приехал к вам, хотя вовсе не обязан и ногой ступать за пределы Петерберга!

— Нет-нет, Шурий Шурьевич, мсье Армавю всецело прав, — спохватился Жуцкой. — Но здесь есть свои трудности… Одно дело — инспекция, которая только лишь собирает нужные для вынесения вердикта сведения, и совершенно другое — само это вынесение, некие договорённости и обещания, коих, по всей видимости, жаждут упомянутые вами лидеры бунта. По традиции любые подобные вопросы решаются всё же в Патриарших палатах.

— Да, — поддержал его Зрящих. — Из Кирзани, к примеру, со мной прибыли делегаты.

Бася развернулся к нему всем корпусом. В Басе взыграло слишком много Баси.

— Господин Зрящих, — он наверняка успел забыть, как того зовут, — ça suffit comme ça! Давайте начистоту. Несмотря на то, что скромная моя персона наделена на росской земле некоторыми полномочиями, я являюсь представителем Европ. И несмотря на то, что, хвала Богу, интересы Европ и Росской Конфедерации совпадают, первые всё же остаются для меня и моей короны главными. Думаю, здесь нет вопросов? Так вот: Европам не так важно, что творится в Кирзани и какое решение вы по этому поводу вынесете. Да, Кирзань поставляет металлы и уголь. Да, это значимый город для Росской Конфедерации. Но бунт в Кирзани несопоставим с бунтом в Петерберге — в портовом городе, в городе-достопримечательности, где мечтает побывать каждый второй европеец! Voilà un maigre sujet de discussion. С вашей стороны было крайне недальновидно заняться им в последнюю очередь, и я прилагаю массу усилий к тому, чтобы вашу ошибку исправить. Давайте же вы не будете этому сопротивляться. Acceptez-vous?

Занятно, подумал Плеть. Пока Бася играл француза, говорил он исключительно по-росски, лишь с ловкостью добавляя к тому навязчивый акцент, но стоило ему раздражиться и чуть выскочить из роли, как посыпались французские слова.

Заявление же его произвело должное впечатление. Устами обходительного пустомели Памажинного Четвёртый Патриархат сообщил, что посовещается по данному вопросу и вынесет решение к завтрашнему утру, и начал совещаться сейчас же. Никто не говорил с другим вслух, но каждый шуршал с самим собой. Перекладывал бороду, шелестел расписными рукавами, поводил косматыми бровями.

Старые, седые, мохнатые пауки. Только вокруг Баси собрались молодые; в дальнем же конце стола лениво шевелились бороды. И красота Патриарших палат, красота Пурпурного зала поросла в глазах Плети бородой.

— А вы моложе, чем надо, — сказал вдруг столичный наместник, — и хуже.

— «Худее», хаун Сорсано, — прыснул Тепловодищев.

— Худее. И не пьёте вино, хотя в Европах пили.

Плети показалось, что замер весь зал, что даже борода в нём перестала прорастать, курчавясь; но на самом деле замер только он сам.

— Зато вы столь же неучтивы, как мне представлялось, — спокойно улыбнулся Бася. — Разве мы имеем честь быть знакомыми?

— Я посвящал в веру вашу сестру. Или вы забыли?

— По всей видимости, я забыл и о том, что у меня есть сестра.

— Сестру в вере.

— Ах, вы об этом… Прошу меня простить. В минуту обряда человек перестаёт быть человеком, он выступает лишь как проводник Божьего провидения… Может, поэтому в последние годы я и отошёл от веры к учению о прогрессе. Его и благодарите за то, в какой я форме! — с трудом оторвав взгляд от Сорсано, Бася обернулся к графу Тепловодищеву: — Или, быть может, я неправ? Признаю, все мои помыслы крайне профанны — кажется, вы у нас настоящий знаток богословия. Не святотатствую ли я, когда оказываюсь неспособен запомнить даже лица тех, с кем разделил таинство? Быть может, я тяжкий грешник?