Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ)

— Что там написано? Вы читали? — дёрнул Приблев за рукав невысокую даму рядом с собой.

— Граф Идьев, граф Верин, барон Копчевиг, барон Славецкий… и так далее… признаются злодеями, совершившими преступление против граждан Петерберга… — дама говорила быстро, будто пересказывая текст самой себе. — Что выразили оные граждане прямым и недвусмысленным способом… листовками. — Она нервно вздохнула. — Граждане Петерберга, поскольку Городской совет отказался прислушаться к их высказыванию, вынуждены судить преступников и вынести им приговор, исполненный руками Охраны Петерберга. Законы Четвёртого Патриархата неправедны и направлены против граждан Петерберга, а потому считаться действительными не могут, а прямые исполнители и… водворители… этих законов, не отказавшись от них, тем самым подтвердили собственный злой умысел. Граждане Петерберга заслуживают свободы и… так далее.

— Как быстро Охрана Петерберга перестала ненавидеть гражданских и заговорила от их лица, — саркастически заметил Золотце.

— Так ведь гражданские это начали! — обернулся к нему молодой человек — видимо, тоже какой-то студент. — Они устроили заговор, спешно вызвали Городской совет в Западную часть, заманили, но стреляли не солдаты.

— А кто? — с замиранием сердца уточнил Приблев, почему-то ожидая услышать знакомое и тем страшное имя. Поводов ожидать его не имелось вовсе — но совсем недавно ведь не было и поводов предполагать, с какими целям он сам зайдёт в особняк Ройшей.

— Не знаю. Говорят, некий Тви́рин.

Сердце отмерло.

— Кто это?

— Гражданский! — возбуждённо пожал плечами студент и отвернулся обратно.

— Враньё, бессовестное враньё, — неожиданно вновь зачастила дама, — «Граждане Петерберга заслуживают свободы»! Это они просто придумали, чтобы перестрелять нас всех.

— Ну что вы, сударыня, — тут же вскочил на любимого конька Золотце. — Если бы они хотели нас всех перестрелять, они бы уже стреляли — посмотрите, какое тут сборище. Другое дело — что, конечно, вся ситуация кажется не слишком гражданской…

— У меня сын, — засуетилась дама, бестолково порываясь выбраться из толпы, — у меня сын дома!

— А у нас трупы на площади, — буркнул Золотце, тоже повертел головой и ткнул Приблева локтём в бок: — Глядите, да там Хикеракли! Уж он-то наверняка успел разобраться, что к чему.

Хикеракли действительно стоял в толпе, в самом переднем ряду, нетипически бледный и притихший. Приблев с Золотцем без особых затруднений пробрались к нему, но надеждам их оправдаться не удалось: в ответ на расспросы Хикеракли только как-то коротко и тоже очень не в своём духе посмеивался.

— Что произошло? Тви́рин. Тви-рин… — проговорил он по слогам, пытаясь распробовать слово. — Да разве ж вы ослепли, господа мои уважаемые? У нас переворот-с, спасайся кто может.

— Кто такой Твирин? — чуть недовольно поторопил его Золотце.

— Не знаете? Не зна-а-аете? — Хикеракли, встряхнувшись, кажется, несколько пришёл в себя. — И я не знаю, хотя имею догадку. Я бы рассудил, что, ежели мыслить, как говорится, политически, это просто случайный человек, необходимый для оправдания… — он замолк.

— Того, что ответственность не Охраны Петерберга, а, гм, народа? — Приблев потёр лоб. — А ведь и правда, с логической точки зрения это очень разумно, тем более если этот Твирин действительно первым стрелял.

Хикеракли обернулся к нему всем корпусом и долгим, совершенно непонятным взглядом всмотрелся куда-то в ноздри.

— Знаешь, Сашка, — негромко заметил он, — а ведь барон Копчевиг был довольно неплохим дядькой.

Барон Копчевиг был довольно неплохим дядькой. Промысел его, видать, к тому расположил: владел барон не только шахтами-лесопилками, но и обширными угодьями в паре часов езды от Петерберга, где деревья слишком не трогал, а отстреливал зато всяческих редких зверей на пушнину. Это дело премудрое, в нём требуются, так сказать, баланс да гармония, а потому барышей с того барон Копчевиг собирал не слишком много, но зато ежегодно, и даже завёл в своих лесах не просто лесника, но специального егеря, чтоб тот следил за болезнями и прочими развитиями популяций. По уму отстреливал.

Он и в жизни такой же был, по уму. Когда папаша и мамаша Хикеракли породили, собственно, Хикеракли, барон спросил, намереваются ли они по бумагам жениться, и деньжат на свадьбу предлагал. Те отказались, а он зато повелел ребёнка обучить грамоте — мол, дальше уж пусть сам, ежели ему науки интересны, но начало дать полагается. Когда по вечерам барон рассказывал детям всяческие истории, то слуг от себя не гонял, а позже, когда собственные его отпрыски уже подросли, всё равно иногда всех собирал. Любил, что называется, общество.

Барон Копчевиг был довольно неплохим дядькой, а граф Идьев — последней сволочью, но оба они лежали на ступенях Городского совета совершенно одинаково, только у барона, пожалуй, дырка в затылке вышла погрязней.

— Ах да, это ведь твой хозяин… — смешался Приблев.

— Был, — скучно поправил Хикеракли, — был да сплыл. Все сплывают, да не все так дружно.

— Небрежно они подошли к вопросу, — Золотце скорчил предельно серьёзную мину. — Здесь ни хэрхэра Ройша нет, ни наместника, ни кого бы то ни было из наместнического корпуса.

— А также генерала Йорба и, слава лешему, генерала Скворцова, — кивнул Приблев и спешно пояснил, будто кто его не понял: — Они ведь тоже в Городском совете.

— Видать, в Охране Петерберга они всё ж сильнее, — пожал плечами Хикеракли.

Оторвать взгляд от ступеней было сложно, как сложно было в детстве отрывать таблички от домов. Самым, наверное, странным тут было то, что тела свалили грудой — вроде и без глумления, и без каких-либо издевательств, но и без внимания тоже, как старую одежду или там бумаги в корзину. Вот, мол, свидетельствуйте — и правда мёртвые, а теперь уж давайте к делу переходить, хорош пялиться.

Это вам не листовки клеить и не солдат на стройке задирать.

— Вы сказали, что имеете догадку касательно Тви́рина, — нетерпеливо заметил Золотце. — Поделитесь?

Волосами рыж, как твиров бальзам, и как твиров же бальзам неожиданно резок в движениях.

Глупость? Не глупость? Ежели посмотреть с точки зрения рассудка — глупость полнейшая, тут и голову ломать не над чем. Но, ежели думать не головой, а чутьём, то бывают такие вот глупости, которые эдак однозначно в душу западают, что и не отмашешься. Да ведь и есть, наверное, просто такая фамилия — Тви́рин, отчего б ей не быть? Нужно же душе непременно всяческие, так сказать, теоремы выискивать!

Но ведь после «Коленвала»-то показалось, что ему, как два года назад Приблеву, того же хотелось — чтоб и прозвание, и вроде как по этому поводу место в компании.