Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)

— Кстати, друг Ройш, по твоему наущению я решил поближе познакомиться с мистером Брэдом Джексоном. И — отдам тебе должное! — всячески сие знакомство было познавательно!

Невесёлая дума мгновенно покинула хэра Ройша — а с ней будто бы и хмель. Он чуть оживился, а во взгляд его вернулась характерная цепкость.

— И что же, ты познал нечто интересное?

— О да! Интереснее всего тут то, — взял былинный тон Хикеракли, — насколько всё, откровенно-то говоря, очевидно. Любому, как говорится, болвану. Вот уж сколько? — семестр мистер Брэд Джексон с нами учится — и до сих пор ведь учится, не выгнали, не прижали, что называется, к ногтю! Дивны дела твои, Великая Столица!

— Ты что-то обнаружил? У тебя есть некие подозрения?

— Подозрения? У меня есть уверенность! И тут похвалиться бы своей зоркостью да вниманием, но не могу, никак не могу. Любому болвану достаточно послушать разговоры мистера Джексона, посмотреть на то, с кем и как он общается, как держит себя на лекциях… Хэр мой Ройш, — взглянул вдруг Хикеракли на собеседника новыми глазами, — а почему вы — то есть ты, прошу прощения-с, ты — почему ты так интересуешься мистером Брэдом Джексоном?

— Потому что интересуюсь любым враньём, — непонимающе свёл брови хэр Ройш.

— О! Ну что ж, тогда, дабы скрасить твой вечер, поделюсь уж своими мыслями.

И Хикеракли, склонившись как можно ниже и не пытаясь оберечь хэра Ройша от винных паров, горделиво изложил ему свои подозрения — а вернее, полную, однозначную, категорическую уверенность по поводу Брэда Джексона. Хэр Ройш чуть нахмурился, демонстрируя любопытство, но уже в середине тирады на губах его вновь заиграла тоненькая улыбочка.

— А ещё, Хикеракли, имело смысл обратить внимание на сапоги. Обувь — предмет непростой, его так легко, как имя, не сменишь. Ты, наверное, не интересовался, кто носит подобные сапоги в Польше-Италии, но это нетрудно выяснить.

Хикеракли опешил и чрезвычайно возмутился.

— Так ты знал! Я тут перед тобой заливаюсь, а ты с самого начала…

— Любому болвану очевидно, — торжествующе усмехнулся хэр Ройш, но тут же обратно скис. — Только я, откровенно говоря, не нахожу в этом повода к веселью. Если для того, чтобы догадаться, требуется лишь немного бытовой наблюдательности, неужто её не хватило господину Пржеславскому? Господину Кривету? А если хватило, почему мистер Джексон всё ещё является вольнослушателем Академии?

— Ты умаляешь свои заслуги, — махнул рукой Хикеракли, — а сам проявил в мистере Джексоне живейший интерес, коего у других нет.

— Потому что присутствие в стенах Академии мистера Брэда Джексона является признаком дурного положения дел. Не находишь?

— По-моему, это всё ж таки весело, — пожал плечами Хикеракли.

— Это опасно и не приведёт ни к чему хорошему, — отрезал хэр Ройш.

На том они и распрощались, и пахучий декабрьский воздух опять ухнул Хикеракли в непокрытые волосы — уж конечно, он не стал манкировать и направился прямиком в «Зимнюю розу». Серьёзный тон, коим хэр Ройш изволил говорить про Брэда Джексона, будто пробудил в Хикеракли некую мысль, но она толклась на периферии, как говорится, сознания, не решаясь войти целиком. Казалось, что чему-то следует перемениться, что-то должно произойти — но что именно и чьими руками, не думалось.

В «Зимней розе» пахло приторными духами и потом, а за дверью парило, однако в том имелся и своеобразный уют. Толстая баба при входе приняла номер заказа без ленцы, а даже с приятной деловитостью, но вообразить в подобном заведении хэра Ройша по-прежнему было совершенно невозможно.

«И всё-таки вы выбрали себе утехи не по чину, — сказал ему Хикеракли на прощание. — Право слово, ну почему «Зимняя роза», а не роскошный и тем будто бы даже пристойный, например, оскопистский салон?»

«Во-первых, меня интересуют дамы. Во-вторых, в оскопистских салонах непременно разговаривают, — чрезвычайно саркастически ответил хэр Ройш, — а для разговоров имеется Академия».

Трудно было представить, как дама из «Зимней розы» может оказаться под стать его жилету и трости, и Хикеракли чаял вновь проявить наблюдательность. На обратной дороге до «Пёсьего двора» он перекинулся с ней парой фраз, и отвечала та не слишком складно, с самым простецким говорком. Что ж, хэр Ройш и не беседовать намеревался. Следовательно, суть состояла в ином.

Блондинка или брюнетка? Ясноглазая или томная? Выбор дамы способен сказать о человеке в восемь раз больше, чем все его слова и действия, и Хикеракли до самого «Пёсьего двора» надеялся вызнать, так сказать, подноготную хэра Ройша. Увы; сколь бы откровенным тот с ним сегодня ни был, до самого главного Хикеракли всё же не добрался.

Лицо дамы так и осталось надёжно скрыто плотным капюшоном.

В жизни просто всё, кроме самого главного.

Меланхолический настрой является необходимым следствием несовершенной человеческой природы: в зазор между телом и душой, как в паркетную щель, вечно забирается вся эта грязь — недовольство души телом и тела душой. Замусоренный зазор есть вечное проклятье, в преодолении которого и состоит цель всякого разумного существования.

В частности, если душа алчет бесед, а тело порядком напилось и надышалось дыма, следует покинуть уже наконец комнату За’Бэя и не перепутать, в какой стороне по коридору притаилась лестница. С выходом из общежития должно быть проще — от него по всему первому этажу обыкновенно разносится молодецкий храп сторожа. Воистину оглушительная победа тела над душой!

Граф Набедренных даже запамятовал на пару минут о намерении глотнуть в качестве противоядия к алкоголю ночного воздуха. Еле отогнал сожаление, что последний свой аппарат, записывающий звук на магнитную ленту, подарил официанту «Нежной арфы» — они ведь там все музыканты, им нужнее. Магнитную ленту изобрели индокитайцы, чтобы и на суше слушать дыхание моря без царапающего стального скрежета телеграфона. На самом деле, конечно, чтобы вещать из радиоприёмников одно и то же по всей своей огромной территории — но такое объяснение вновь лишь щекотало зазор между телом и душой, а потому никуда не годилось.

Поймать бы храп сторожа в ловушку магнитной ленты и подменить им на радио пресную европейскую религиозную пропаганду! И взошло солнце, и раскатился над землёй росской храп, и всякий, кто слышал его, испытывал величайшее облегчение и глубочайшее согласие…

Как выглядит сторож, граф Набедренных по сей день не догадывался, но это и к лучшему — быть может, вся его телесность обратилась в храп? Незримый сторож — удачное статусное решение, мгновенно ставит нанимателя в один ряд с лучшими людьми фольклорного наследия. Многоуважаемый глава Академии не упустил бы такую возможность, будь она исполнимой. Если не на радио, стоит предложить запись на магнитную ленту ему.