Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)

— А брань? — не сдавалась аферистка Брада.

— Нашли о чём браниться. Вы будто не осознали за всё время своего пребывания в Росской Конфедерации, что европейские взгляды укоренились лишь в слоях, бранью брезгующих.

— Не верю. Не верю, что не существует нужного мне росского слова.

— Этот корабль — ваш последний шанс провести эксперимент, здесь достаточно носителей языка. Где вы ещё найдёте стольких, когда мы с вами сойдём на берег? — Золотцу подумалось, что если аферистка Брада сейчас проигнорирует намёк, её следует счесть человеком не самых выдающихся умственных способностей. Ясно же, как июньское небо, что раз Золотце взял её под руку, они так и будут гулять по палубе до тех пор, пока не прозвучат ответы на все вопросы.

В частности, куда аферистка Брада направляется и покидает ли она Росскую Конфедерацию навсегда.

— Не то чтобы я мечтала сойти на берег, — сморщила она лоб. — Но с росской стороной у меня, увы, не сложилось.

— Как же так? — притворно ахнул Золотце.

Всё он знал о том, как именно и чьими молитвами у аферистки Брады не сложилось, но всегда приятно послушать чужую интерпретацию.

— О, долгая и печальная история. Давайте ограничимся тем, что меня поставили перед неудобным выбором: уезжать из Росской Конфедерации или стать источником проблем для человека, от которого я видела одно лишь добро.

Золотце только и мог, что рефлекторно укрыть улыбку кружевной манжетой.

Граф Набедренных идею наверняка бы осудил, За’Бэй ненароком разболтал бы, а потому Золотце пошёл со своими фантазиями прямиком к хэру Ройшу. Хэр Ройш настрой имел самый плотоядный и выразил Золотцу глубочайшую признательность за инициативу.

Так они с хэром Ройшем немножечко пошантажировали мистера Фрайда. Самую малость — всего-то одно условие и поставили.

Анонимные письма сочиняли в стихах — в батюшкиных рассказах о его посильном участии в судьбах европейской знати это был важнейший мотив: жертву надобно дезориентировать и заставить ощутить себя глупо. Пугать-то сложно, разозлишь ещё или вовсе не попадёшь, а удивлять — легко.

— Какое бессердечие вынуждать вас спасаться бегством! — Золотце подчёркнуто скосил глаза влево и чуть вниз: — В вашем-то состоянии!

— Мне просто не повезло, — пробормотала аферистка Брада с плохо скрываемой злобой.

Золотцу было плевать, как свои конфликты с аферисткой Брадой собирается разрешать Метелин, но за графа Набедренных он всерьёз оскорбился, услышав обличительную речь вольнослушателя Приблева. Выходка аферистки Брады требовала симметричного ответа, и Золотце предположил, что мистер Фрайд, коли уж он приволок с собой в Академию Брэда Джексона, должен бы о Брэде Джексоне радеть. Потому-то и стоило известить его о наличии лиц, неплохо осведомлённых о последних событиях частной жизни этого самого Брэда Джексона. Осведомлённых, возмущённых и готовых предать огласке как минимум тот факт, что мистер Фрайд ввёз кого-то в Росскую Конфедерацию по поддельным документам. И — в отличие от большинства подобных случаев — проверить несоответствие владельца своим документам просто до чрезвычайности.

Срок мистеру Фрайду и аферистке Браде они с хэром Ройшем отмерили отнюдь не людоедский — до середины лета. А ежели к пятнадцатому числу июля аферистка Брада из Петерберга не уберётся, пусть, мол, пеняют на себя.

В стихах, коими они припудрили свои требования, это было прекрасно. Как выяснилось, и на практике выглядело тоже недурственно: аферистка Брада злилась, аферистка Брада спрятала свою мальчишескую стрижку под кудрявым париком и потрудилась влезть в платье. Аферистка Брада плыла на одном корабле с Золотцем в Британию.

— Почему, кстати, вы выбрали конечным пунктом именно этот берег?

Отвечать она не хотела, вспыхнула даже:

— Вам не кажется, что вы лезете не в своё дело?

— Думаете, не в своё? Сударыня, но вы сами поспособствовали превращению себя в общественное достояние, — Золотце состроил встревоженность. — А вдруг будет качка, вам поплохеет, вы попросите меня сопроводить вас в каюту, а потом заявите, будто понесли от меня — и сразу семимесячный плод!

— Ну и хам же вы.

— А люди говорят, напротив — настоящее, мол, золотце, — лучезарно улыбнулся он.

Аферистка Брада передёрнула непривычно оголёнными плечиками.

Если кто хамом и был, так это Хикеракли — удумал тоже, незнакомым людям клички раздавать! Золотце не сразу, но сообразил, что давно уже полюбившиеся «За’Бэй» и «Скопцов» — опять его устное народное творчество. Качество этих кличек как шуток по-прежнему вызывало у Золотца множественные нарекания. Но если забыть об аспекте юмористическом и вспомнить о психологическом, то в меткости прозвищам отказать не выйдет.

Когда Хикеракли в «Пёсьем дворе» обозвал и Золотце, тот намеревался противиться, но уже к ночи понял, что это пустое — пристало-то намертво. Примирило с подобным положением дел воспоминание из раннего детства, быть может, фантомное: будто батюшка так его и называл когда-то по-росски. Расспрашивать батюшку было неловко, а потому воспоминание осталось миражом, но миражом успокоительным.

Золотце так Золотце, сойдёт за комплимент.

Аферистка Брада вдруг оперлась на его руку всем весом и едва не рухнула безо всякой качки. Золотце глянул на её вмиг побелевшее лицо и поскорее снял с безвольно повисшего запястья веер, раскрыл и применил по назначению. Обморока не случилось.

— Прошу прощения, — совсем другим голосом шепнула притихшая аферистка Брада. — Вы будете зубоскалить, но я, кажется, и в самом деле нуждаюсь в вашем сопровождении до каюты.

Золотце никак не мог отказать даме — вдруг в каюте она станет разговорчивей, чем на прогулочной палубе, где то и дело шныряют мимо прочие не надышавшиеся июнем пассажиры?

Надежды его оправдались, хоть и несколько неожиданным путём: осев на кресло, аферистка Брада не по-дамски размашистым жестом стёрла пару злых слезинок.

— Вы когда-нибудь хворали всерьёз? Не знаю, хотя бы ломали ногу? — когда Золотце помотал головой, она только с раздражением ослабила шнуровку платья. — Тогда вам уж точно не понять. Беспомощность, несносная физическая беспомощность — вот он, женский удел. Знали бы вы, как обидно ощущать предательство собственного тела! Вся эта дурнота, головокружения — такая дрянь, скажу я вам. Все твердят, будто рожать болезненно, но боли я не боюсь вовсе, а проклятая слабость сводит меня с ума. Я же держусь в седле не хуже вашей Охраны Петерберга, я же забиралась по необходимости в окна верхних этажей, я ведь даже дерусь! Пусть удар мой не тяжёл, но скорость и точность тоже дорогого стоят. А теперь… сопровождение до каюты, тьфу.