Пен Фартинг - Пёс, который изменил мой взгляд на мир. Приключения и счастливая судьба пса Наузада

Тогда я понятия не имел, насколько эта командировка изменит всю мою жизнь.

Я сидел в небольшой пристройке, дул сильный северный ветер, дождь лупил по стенам так, что порой заглушал звуки стрельбы, доносившиеся с полигона.

В углу стоял аккумуляторный радиоприемник, по BBC шли дебаты по поводу присутствия британских войск в Афганистане. Они говорили о тех местах, где я должен был оказаться по долгу службы меньше чем через неделю.

Ничего хорошего говорившие не сообщали.

Основным предметом обсуждения в новостях была вчерашняя гибель молодого военнослужащего Королевского уэльского фузилерного полка. Также появились новые подробности о вертолете, разбившемся несколько дней назад под Кандагаром. Погибли четырнадцать человек, и среди них один морской пехотинец.

За последние недели я проглотил множество таких отчетов, новости звучали не только по радио, их печатали и в газетах. В частности, немало писали о парашютном полке, на смену которому должны были прийти мы, когда их срок службы подойдет к концу. Немало материалов в прессе описывали жизнь в так называемых «убежищах», расположенных в самых заброшенных уголках страны. Как можно было называть безопасным убежищем комплекс глинобитных хижин в самом сердце местности, занятой религиозными фундаменталистами, вооруженными до зубов и готовых перестрелять всех, кто с ними не согласен, – это было выше моего понимания.

Сообщалось, что талибы пытаются брать наших парней измором, не оставляя им времени на сон. Эти убежища постоянно обстреливались из пулеметов и гранатометов. Поступали сведения о том, что бойцы в этих районах испытывают дефицит еды и питья из-за постоянных проблем со снабжением. Такое место службы не казалось мне слишком привлекательным.

Я прекрасно знал, что именно за всем этим и пошел в свое время в морскую пехоту, но в данный момент мой энтузиазм был на нуле. Были и другие поводы для беспокойства. Я знал, что Лиза, точно так же как и другие члены семей военнослужащих, и все те, у кого там служили близкие и любимые люди, будет читать газеты и слушать радио. Судя по тем данным, которые мы получали на базе, реальная ситуация была еще хуже, чем ее описывали в прессе.

Если раньше я и ощущал радостное возбуждение при мысли об Афганистане, сейчас от него не осталось и следа. Я нервничал и ощущал страх. Я любил жизнь, я хотел проводить время с Лизой, гулять с собаками по холмам и ни о чем не думать, но теперь для этого было слишком поздно. До отъезда оставалось три дня. И все реальнее становилась перспектива погибнуть в Афганистане.

Я знал, что, когда прибуду на место, все это прекратится. Там не будет времени зацикливаться на мелочах, гадать о том, что сейчас происходит дома, никаких больше поездок с собаками на работу и посиделок в пабе с Лизой, никаких планов на выходные, скалолазания и футбола. Я буду полностью сосредоточен на решении стоящих передо мной задач. Никакой личной жизни, отдыха, постоянное ожидание того, что среди ночи тебя поднимут и отправят разбираться с каким-нибудь особо неприятным дерьмом.

Помимо этого, под моей ответственностью находились два десятка молодых парней, и я знал, что моя основная задача – сделать все для того, чтобы и я, и они вернулись домой живыми и невредимыми. Ничего лишнего. Просто работа, которую надо выполнить как можно лучше.

Я посмотрел на ребят своего 5-го отряда и увидел, что они тоже прислушиваются к каждому слову, доносившемуся из радиоприемника. Некоторые из них едва успели пройти курс обучения, пара человек завершили его всего лишь на прошлой неделе. Младшему было 18 лет, то есть почти на два десятка лет моложе меня. Я чувствовал себя слишком старым для всей этой компании, но, вероятно, в этом и есть весь смысл: когда ты помощник командира, у тебя достаточно опыта, чтобы присматривать за молодняком. Мы прошли 32-недельный курс тренировок, который многие называют самыми жесткими в мире, и я был практически уверен, что, когда дойдет до дела, мы все справимся самым лучшим образом.

И все-таки сомнения терзали меня в глубине души. Готовы ли они по-настоящему? Как они воспримут жизнь на передовой?

Я вновь всмотрелся в эти юные лица, пока все они слышали радио, и заметил в них тень неуверенности. Это нехорошо, решил я и поднялся с места. В таких случаях помогает лишь одно чудодейственное средство.

Я знал, что у нас оставалось еще сорок минут до выхода на полигон, чтобы вволю наползаться по залитым дождем торфяникам и пострелять по мишеням. Но получасовая разминка еще никому не приносила вреда.

– Так, все поднялись, и на выход. Будем упражняться и поднимать боевой дух! – гаркнул я. Из двадцати человек только один направился к выходу.

– А ну, пошевеливайтесь, – рявкнул я еще громче.

– Но там же дождь, сержант, – заныл Тим, один из самых юных и усердных моих подопечных.

– Да, конечно, я уверен, что талибы это поймут и позволят нам посидеть под крышей, если дождь пойдет там, – возразил я самым ядовитым сержантским тоном.

– Так в Афганистане же дождя не бывает, – встрял еще один пехотинец.

Я изумленно покачал головой.

– М-да, как я вижу, география – не твоя сильная сторона. – Я еще раз оглядел всех присутствующих. – А теперь на выход – и поживее!

Прощаться – всегда непросто. Прощаться, не зная, когда ты вернешься домой – самое паршивое чувство, какое только есть на свете. Я не пытался скрывать своих чувств, и вряд ли маска «железного десантника» могла кого-то обмануть.

– Давай, закидывай вещи, а то сейчас и я разревусь. – Я попытался улыбнуться, но лучше от этого никому из нас не стало.

Даже Физз с Бимером каким-то образом чуяли неладное. Они понимали, что вещи снаружи означают мой отъезд. Никто из них не бросился наружу, когда открылась дверь, хотя обычно они всегда так делали. Оба пса сидели бок о бок на своих лежанках и смотрели на меня. Я наклонился и по очереди потрепал их по морде.

– Физз, остаешься за главную. И чтобы никаких гонок за белками, поняла?

Она продолжала смотреть на меня большими печальными карими глазами, на морде застыло недоуменное выражение.

– Терпеть не могу такие моменты. – Я тряхнул головой и в последний раз обнял Лизу.

Мне хотелось бы удерживать ее в своих объятиях гораздо дольше. Слезы катились у нее по щекам. Я повернулся к выходу и, не оборачиваясь больше, двинулся прочь.

Когда стихли последние отголоски взрыва, вид с той точки, где я находился, не изменился ни на йоту. Не считая, разумеется, дымного облака в форме гриба, разраставшегося на фоне утреннего неба.

Внизу, среди тесных улочек, проулков, глинобитных халуп и прочих городских построек не было заметно никакого движения. Даже привычные птичьи трели не нарушали тишину. С недавнего времени я уже знал, что после минометных выстрелов – это самое обычное дело. Как и все прочие местные обитатели, афганские птицы прятались, едва начинался обстрел, и появлялись вновь, только когда все заканчивалось. Должно было пройти какое-то время, пока они не займут привычные места на ветках деревьев, сиротливо торчавших к северу от нашей базы, окруженной глинобитными стенами. Базы, которая на время стала домом для меня и еще тридцати пяти морских пехотинцев нашей роты.