Пен Фартинг - Пёс, который изменил мой взгляд на мир. Приключения и счастливая судьба пса Наузада

Гроб с телом Бена вынесли из транспортного самолета С130 и на руках донесли на базу «Брайз-Нортон». За все время службы я не выполнял поручения более трагического и ответственного. День выдался мрачным, небо было затянуто тучами, и казалось, что над всей землей повисло тягостное безмолвие.

Мы познакомились с Лиз и Филом, родителями Бена. Я не мог справиться с нахлынувшими эмоциями, в горле стоял ком, я не мог выдавить ни слова. Все силы уходили на то, чтобы сдержаться самому и не дать остальным парням сорваться. Ради родителей Бена мы должны были оставаться сильными.

Похороны состоялись в Аскоте, где Бен вырос, и на них пришло немыслимое количество людей. Даже принц Филипп был в церкви. Большинство народу там даже не поместилось, и они ждали снаружи. Отчасти это меня приободрило: с такой поддержкой семья Бена никогда не останется в одиночестве. Я надеялся, это поможет им в минуты скорби и горя.

Как издавна заведено у королевских морпехов, в тот вечер мы допоздна пили за погибшего морпеха. Он до последнего служил королеве и своей стране – это заслуживало многих тостов. Те, у кого наутро сильнее болела голова, утверждали, что они поминали Бена больше всех остальных.

Вскоре после этого наши начали возвращаться из Афганистана, на их место в Гильменд пришли армейские ребята, и на какое-то время мы выбросили из головы все происходящее на другом конце света. Морпехи возвращались к родным и близким, друзья встречались, команда снова стала единым целым, и посиделки с пивом нередко затягивались до утра.

Вклад королевских морпехов в афганскую кампанию получил заслуженное признание. Наш командующий стал кавалером Ордена Британской империи за время, проведенное на военной базе в Наузаде.

И все же, несмотря на то что команда вернулась в Британию, я не мог убедить себя в том, что эта командировка окончательно позади. Какая-то часть меня по-прежнему жила Афганистаном, и я знал, что так будет надолго, если не навсегда.

Изнывая от жары, мы заехали на посыпанную гравием парковку рядом с карантином. Лиза успела выспаться и как раз начала лениво потягиваться.

Здание было окружено высоким металлическим забором и чем-то напоминало тюрьму. Да, по сути, для животных оно и было тюрьмой.

Как только мы прошли за ворота, к нам подбежала администратор карантинного центра Ребекка.

– Ну, как они? – спросил я.

– Отлично. Не знаю, почему вы так беспокоились, – ответила она.

– Я совсем не беспокоился, что вы, – соврал я с улыбкой.

Всему этому предшествовала масса бумажной волокиты. Мы быстро учились на своих ошибках и пару раз заходили в тупик, но благодаря Ребекке все удалось преодолеть.

Пока она вела нас в карантинные помещения, по длиннющим коридорам, через шесть запертых дверей, ощущение, что мы в тюрьме, становилось все более острым. Мы с Лизой ни за что не смогли бы выбраться отсюда на волю без помощи кого-то из персонала.

– Можете приезжать, когда захотите, – сказала Ребекка, пока мы шли по последнему коридору. За стеклянными дверями лаяли и скреблись собаки самых разных пород, со всех уголков мира. Шум стоял оглушающий.

У одной из дверей Ребекка остановилась.

Я повернулся к Лизе:

– Ну что, готова?

– Готова, – ответила она, и даже если это было не совсем так, шансов на отступление не было. Слишком поздно.

Ребекка открыла дверь, и я протиснулся внутрь.

Он лежал, свернувшись калачиком у дальней стены, куда более тощий, чем мне помнилось. Он не лаял, как все другие собаки в карантине, но когда он услышал мой голос, обрубок хвоста тут же бешено замотался из стороны в сторону.

– Привет, Наузад, – позвал я его, и он бросился ко мне.

Мы не виделись пять месяцев, но это не имело значения. Он сразу меня узнал.

Он действительно сильно похудел, сквозь песочного цвета шерсть просвечивали ребра. Он засунул голову мне под мышку, я трепал его за ушами.

– А ты думал, я тебя брошу в Афганистане? Вот еще, балбес.

Не все сложилось гладко в этой собачьей истории уже после моего отъезда из Афганистана. Через месяц после возвращения домой я получил электронное письмо из приюта. Там сообщалось, что от вспышки парвовирусной инфекции погибли одиннадцать щенков: весь помет Джены и почти все, кроме двоих, щенки Тали.

Я был в отчаянии. После всего, что им довелось претерпеть… Безнадежность захлестывала.

Но уже через пару дней пришли хорошие новости насчет Джены. Американская сотрудница гуманитарной миссии, которая в свое время основала этот приют, увидела фотографии Джены и тут же влюбилась в маленькую бездомную «маму-шоколадку из Гильменда», как ее называли сотрудники.

И у Джены началась новая жизнь в Америке. Там ее баловали так, как она и вообразить не могла.

Мы с Лизой отпраздновали это известие парой пинт пива. Щенят по-прежнему было жаль, но от хороших новостей на душе становилось полегче.

Ближе к дому тоже что-то менялось к лучшему. Еще несколько местных газет рассказали о моих попытках спасения собак в Афганистане, и пожертвования пошли чередой. Единственной проблемой было то, что все чеки выписывались на мое имя, а это было нехорошо. И вот как-то вечером после пары пинт мы с Лизой решили, что в нашей жизни наступило время перемен.

– А почему бы нам не создать благотворительный фонд? Деньги теперь есть. Возможно, сделаем хоть что-то полезное, – начал я осторожно в надежде на ее реакцию. – Было бы здорово, если бы удалось помочь собачьему приюту.

– А то у нас без этого дел мало, – с сарказмом ответила Лиза и отхлебнула сидра.

– Да ладно, все не так страшно. – До чего же я был тогда наивен. – Главное – объяснить людям, чтобы деньги отправляли фонду, а не на мое имя – и все.

С этого момента мы всерьез занялись открытием фонда. На изучение и заполнение бесконечных анкет и документов ушел не один час. Проще всего было придумать название. С этим справились в считаные секунды.

– Собаки Наузада, – безапелляционно объявил я, и стало так.

Отклик на нашу затею был моментальным и удивительно живым. Мы были потрясены. Вскоре у нас с Лизой ни на что другое не стало хватать времени, мы бесконечно отвечали на письма и принимали поступающие пожертвования, которые приходили хоть и понемногу, но регулярно.

В плане безопасности ситуация в Афганистане по-прежнему оставляла желать лучшего, и сообщение с приютом временами шло с большим трудом. Центр отчаянно нуждался в медикаментах, но к тому времени, когда лекарства попадали к ним в руки, они были либо безнадежно подпорчены жарой, либо просрочены. В том случае, если они вообще доходили до адресата. Множество посылок были попросту украдены.

Из-за проблем с коммуникацией было сложно получать новости о собаках. Особенно меня тревожила судьба Наузада, и чем дальше, тем больше. Еще когда я в Бастионе увидел его фотографию, стало ясно, что в приюте ему приходится несладко. Меня спрашивали, что я собираюсь делать с бойцовым псом. Все понимали, что хозяина для него не найдется.