Карен Уайт - Танцующая на гребне волны

– Во-первых, я бы сам занялся им, разумеется. И Джемма! Она любит его как сестра.

– А Джорджина и Натэниел? Почему не они? Они ведь наши единственные родственники…

– Нет, – сказал он, снова закрывая глаза, зная, что я прочла бы в них то, чего он не хотел, чтобы я увидела.

Я подставила лицо ветру, как будто надеясь обрести смелость в соленом воздухе.

– А скажи… почему ты предпочел ей меня?

Он удивленно снова раскрыл глаза.

– А ты разве не знаешь? Она тебе не говорила?

Я отрицательно покачала головой, чувствуя себя как ребенок, с любопытством взирающий, пока ему развернут подарок.

– Ты уверена, что хочешь знать? – Я кивнула, вовсе в том не уверенная, а словно принимая каломель как лекарство, сознавая, что это необходимо для моего же благополучия.

Взгляд его, устремленный на меня, смягчился.

– Я застал ее с Натэниелом. Оба были раздеты. Больше я ничего не видел, но этого оказалось достаточно, чтобы я понял – не могу я на ней жениться!

– Но… Натэниел?..

– Он хотел жениться на ней, но она этого не желала.

– Почему же? – настойчиво продолжала я.

Отвечая мне, он не отвернулся и не отвел глаза.

– Она утверждала, что ей нужен только я, хотя, по-моему, поступки ее говорили совершенно обратное, о чем я ей и сказал.

Я отвернулась, почувствовав легкую дурноту.

– И только поэтому ты на ней не женился?

Он привлек меня к себе, так что наши лица почти соприкоснулись.

– Я каждый день благодарю Бога, что так случилось. Потому что потом я встретил тебя… И тут уж у меня и вовсе не осталось сомнений. – Он нежно поцеловал меня, и я закрыла глаза, стараясь забыть выражение лица Джорджины, когда я сказала ей, что выхожу замуж за Джеффри. Я не просила у нее прощения, хотя несмотря на все, что я теперь узнала, мне, может быть, и следовало это сделать – ради нее, если не ради себя. Но я была с Джеффри, и Джорджина была с Натэниелом, как это и было нам всем суждено.

Мы отдыхали долго. Я не спала, прижавшись к Джеффри, и следила за тем, как поднимается и опускается во сне спинка Робби. Я положила руку ему на бочок, никогда не уставая от созерцания этого чуда. Наш малыш набегался и уснул…

– Он никуда не денется, Памела.

Я легла поудобнее, пристроив голову мужу под подбородок.

– Мало ли что придет ему в разум, даром что сын наш спит! Я еще никогда такого постреленка не видела! То тихоня тихоней, а то не догнать!

Ухом я ощущала дыхание Джеффри.

– И подумать только – ты хотела дюжину деток! – с ласковым вызовом ответил мне он.

– Я и теперь хочу, – отозвалась я, думая о детях других матерей, которым я помогла появиться на свет, в то время как все, что мне было нужно, это еще один для себя…

Его губы коснулись моей макушки.

– Но ты в безопасности, и меня успокаивает сознание, что ты не умрешь от родов, как первая жена Натэниела. Но я уверен, Натэниел желал бы много детей.

Я кивнула. Мысли сами собой переключились на Джорджину с ее бесплодием… А Натэниел выстроил новый дом для своей семьи – огромный, с пятью спальнями и изумительным садом. Каждый раз при виде него я не могла не задаться вопросом, был ли сад разбит в память о нашей матери или в назидание мне за то, что я предпочитаю огород с лечебными травами?

День был теплый, однако на берегу было прохладно. Дул легкий ветерок, и небо было в тучах. Мы наконец получили сообщение, что наша страна объявила войну Британии – газета долго доходила до острова, так что новости всегда запаздывали. Было удивительно узнать, что наша молодая страна воюет уже почти два месяца, а вид с нашего острова остается прежним.

Приближался прилив, смывая птичьи следы, предоставляя временное убежище мелким животным, зарывавшимся в песок. В пузырях пены отражалось серое небо. Когда мы были детьми, Джорджина говорила мне, что пузыри – это зеркала, в которых можно увидеть другие времена, и, если последовать за ними, они могут тебя туда вернуть. Я ей не верила, но иногда, как сейчас, я ощущала магию океана и знала, что соль и пена питали меня в утробе матери, отметив меня как дитя моря, куда я когда-нибудь вернусь.

– Как ты думаешь, дойдут ли до нас военные действия? – спросила я Джеффри, глядя на горизонт, где море встречалось с небом, и их оттенки, казалось, божественным перстом были смазаны.

– Я уверен, они захотят окружить наши порты в Чарльстоне и Новом Орлеане. Другой вопрос, позволит ли им это наш флот.

– А что касается нас здесь, на Сент-Саймонсе?

– Я думаю, мы слишком малы, чтобы они нас заметили. Я фермер, а не солдат, но я не понимаю, зачем бы британцам приходить сюда. – Он тесно привлек меня к себе, и на мгновение я услышала целую симфонию звуков, состоявшую из дыхания нашего сына, стука сердца Джеффри и шума прилива. Я впитывала эту мирную музыку, запоминая ее ноты, чтобы вспомнить, когда наступит необходимость.

– Мистер Гоулд на новом маяке обещал следить за британскими судами и дать нам знать, если он их заметит. Мы под надежной охраной, Памела.

– Я рада. – Я вспомнила рассказы о зверствах, которые творили британцы и их индейские пособники на севере, и содрогнулась при мысли, что эти мародеры вторгнутся в мой дом.

Робби шевельнулся, открыл глаза и, увидев нас, широко улыбнулся. Он был приветливый и жизнерадостный, и его улыбка зажигала в моем небе солнце даже в облачные дни. Он потянулся за кувшином, подарком его тетки Джорджины, ставшим его постоянным спутником. Вместо крышки Джеффри прилепил сверху кусочек кожи с проткнутыми в нем дырочками, чтобы гусеница в кувшине могла дышать.

Джорджина нашла гусеницу на виноградной лозе и привезла ее Робби, поскольку в нашем саду не было ничего, что бы могло привлечь гусеницу или бабочку.

В свои шесть лет Робби был умненький и любознательный. Наблюдение за гусеницей превратилось у него в страсть с тех пор, как Джорджина сказала ему, что она должна превратиться в бабочку. Гусеница разжирела и несколько раз меняла кожу. Джорджина почти ежедневно привозила свежие листья, чтобы удовлетворить ее аппетит. Я не возражала против ее присутствия, так как удовольствие Робби затмевало все дурные предчувствия.

Я встала и начала собирать в корзину остатки нашего пикника. Джеффри натягивал сапоги.

– Мама?

Я повернулась к Робби:

– Да?

– Моя гусеница заболела…

Укладывая в корзину вымытые океаном тарелки, я взяла кувшин у Робби и присмотрелась. Ярко-оранжевая с поперечными черными полосками гусеница лежала на листе, готовясь к своему преображению.

Я покачала головой:

– Нет, она не больна. Она готовится стать бабочкой.

Глаза его расширились от возбуждения.

– Прямо сейчас?

– Нет, – сказал Джеффри, осторожно забирая у меня кувшин. – На это потребуется время. Но скоро.