Мэри Карр - Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду

В тот январский день я смотрела на Микки через подаренный мне бинокль и размышляла о том, стоит ли мне к нему подойти, предложить сыграть в прятки, после чего вернуться в дом и позволить ему искать меня до тех пор, пока он не начнет хныкать. Я уже была практически готова осуществить свой коварный план, как услышала, что машина отца въехала в гараж.

Я тут же повернула бинокль в сторону гаража и увидела пластиковую каску отца.

– Как проходит дэ рэ? – спросил отец. Через секунду он уже стоял рядом со мной на бетонных ступеньках крыльца. Я опустила бинокль и ответила, что дэ рэ проходит хорошо.

В тот январь он редко появлялся дома, разве что заезжал иногда по вечерам, чтобы пожелать мне спокойной ночи. Тогда у его профсоюза закончился контракт с «Галф Ойл», и рабочие по всей стране целый месяц бастовали. Когда отец не ходил в пикете около завода, он ездил на охоту и рыбалку, чтобы принести домой какую-нибудь еду. По вечерам он был в отделении профсоюза и ждал новостей о том, как идут переговоры с работодателями. Отец, точно так же, как и мать, превратился в незнакомца, которого я так хотела видеть, но он не подходил близко.

Перед тем как уехать на завод, папа подарил мне бинокль и новый комикс. Я так растрогалась от его подарков, что слезы навернулись на глаза.

– Черт возьми, не надо плакать, – сказал он, улыбаясь, и пообещал, что мы увидимся вечером и будем есть торт.

Вот почему во второй половине дня я стояла на веранде и мечтала, что он приедет, и мы поговорим. Когда он появился, я тут же начала рассказывать ему, как этим утром мы с мамой и Лишей ездили в Бомонт, чтобы купить мне платье.

Поездка за платьем была первым мероприятием, которое мы с мамой осуществили после того, как она вернулась с похорон бабушки.

Мы выбрали черное платье с большим белым свободно висящим воротником и тремя большими пуговицами из горного хрусталя на груди. Лиша посмотрела на платье и спросила, на чьи похороны я собираюсь, но я не обратила на ее вопрос никакого внимания, потому что вертелась перед трехстворчатым зеркалом.

Отцу я сказала, что в этом платье чувствую себя, как кинозвезда.

Отец вытирал ноги о половичок и сказал, что платье очень красивое. Но он даже не посмотрел на него, а глядел под ноги, чтобы счистить с ботинок всю грязь. После этого он вошел в дом.

Тут я поняла, что мне не стоило говорить отцу о том, что мать оплатила подарки кредитной картой. Мое платье стоило шестьдесят три доллара, не говоря уже о том, что позже мы заехали пообедать в ресторан. Мама просила меня не рассказывать об этом отцу. Он в то время не получал зарплаты, о чем постоянно нам напоминал.

Каждое утро он стучал ладонью по газете и говорил, что «Галф Ойл» старается запугать рабочих, чтобы те не отстаивали свои права на честную и нормальную жизнь. Всего за пару дней до этого отец отвез ящик консервов и одежду, из которой мы с сестрой выросли, в отделение профсоюза. Он сказал, что дети в больших семьях католиков мало едят. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что сегодня мы с мамой перешли невидимую границу между тем, где кончается праздник и начинается предательская расточительность. Мое платье было дорогим до экстравагантности, поэтому я сняла его, повесила на «плечики» и переоделась в джинсы.

Чуть позже до меня донеслись рассерженные голоса родителей. Лиша сидела рядом и укладывала соломенные волосы Барби в прическу под названием «французская ракушка». Я не расслышала, что именно говорили мама с папой, но смысл их спора был совершенно понятен. Мать кричала и стучала дверцами шкафов. Потом послышались звук захлопываемой москитной сетки и удаляющиеся шаги отца. Незадолго до этого отец нашел и приютил собаку по имени Ниппер, и пес вылез из-под крыльца и начал скулить и звенеть цепью, на которую был посажен. По звукам шагов отца я поняла, что он спускается по ступенькам. Затем снова послышались звук открываемой москитной сетки на двери, грохот разбившегося блюда с лазаньей и голос матери, крикнувшей: «У нее же день рождения, сукин ты сын!» Лиша распустила «французскую ракушку» и произнесла: «Дубль пять тысяч десятый, с днем рождения, черт подери».

На кухне мать держала кисти рук под открытым краном. На ее щеке было что-то красное, словно кто-то намазал краску кисточкой.

– Дать тебе аспирина? – спросила она, но я отказалась. На улице громко скулил Ниппер. Мать кинула в рот горсть детского аспирина и, наклонившись над краном, запила его водой. Потом она сняла стоявший на холодильнике немецкий шоколадный торт.

– Можем съесть его на ужин, – предложила она.

Сзади ко мне подошла Лиша, и я почувствовала ее тепло. Я сказала матери, что она может вернуть черное платье в магазин.

– Нет, не могу, – ответила мне она и принялась вставлять свечки в торт. В кухне пахло лазаньей и кокосом, который мать натерла на торт. – Забудь про это платье, Христа ради, – добавила она.

Я вышла на веранду. Сквозь щели в заборе было видно, что Микки все еще сидел в грязи, словно ландшафтное украшение. Понятное дело, что он все слышал и вскоре расскажет всем соседям, что мама назвала отца сукиным сыном. Я мысленно послала его ко всем чертям и осторожно обошла разбитое стекло, перемешанное с лазаньей.

В темноте гаража виднелся огонек папиной сигареты. Через несколько секунд мои глаза привыкли к темноте, и я увидела белое пятно отцовской майки и бутылку, которую он периодически поднимал ко рту.

– Папа? – спросила я.

– Иди в дом, – ответил он. Отец затянулся, и огонек сигареты стал ярче. – Впрочем, не имеет значения, уйдешь ты в дом или нет, – через минуту добавил: – Прости меня.

– Конечно, – ответила я. В темноте на улице запели цикады. Потом мне показалось, что я услышала крик ночной мыши. – Это летучая мышь? – спросила я.

– Иди в дом, – ответил отец и потом, подумав, добавил: – Иди в дом и спроси мать, не хочет ли она съездить в Бридж-Сити и съесть барбекю из крабов.

Когда я вошла на кухню, разбитое блюдо с лазаньей уже лежало в мусорном ведре, стоявшем около раковины, а мать зажигала последнюю свечку на торте. Пламя свечей колыхалось в потоках воздуха от движения вентилятора на потолке. Лиша сидела рядом с матерью с выражением лица, похожего на лопату.

– Давай, – сказала Лиша, – загадывай желание, какашка ты мелкая.

Я закрыла глаза и пожелала себе жить в совершенно другой семье, в совершенно другом городе. Я набрала воздух в легкие и задула свечи. В доме стало темно.

Я не помню, как мы переехали Орандж-Бридж и доехали до Бридж-Сити. Я также не помню, как мы ели барбекю из крабов, и очень жаль, потому что я ужасно люблю это блюдо за запах жидкого дыма и сладкое послевкусие. Я не помню, сколько мама выпила в кафе около болота, в которое после ужина можно было выбросить то, что не доели, аллигаторам.