Джессика Кнолл - Счастливые девочки не умирают

— А что случилось-то? — спросила я намного грубее, чем намеревалась.

Холси повернулась ко мне. В глубине ее глаз вспыхнула дерзкая искорка.

— Помнишь их сына, Джеймса? — спросила она, как мне показалось, несколько вызывающе.

Я кивнула. Мы с ним виделись однажды на каком-то приеме. Я спросила его, чем он занимается, а этот придурок назвал меня бестактной. На самом деле мне было до лампочки, что он ответит, лишь бы он из вежливости задал мне тот же вопрос.

Холси уткнулась подбородком в грудь и сбивчиво заговорила:

— Я давненько подозревала… — Она манерно согнула запястье, обведя глазами присутствующих — все ли понимают, к чему она клонит? — И тут мне сказали, что он открыто заявил о своей ориентации. Тогда я решила послать миссис Йейтс цветы в знак соболезнования. Правда, вскоре оказалось, что он вовсе не гей, — договорила Холси уголком рта.

Люк расхохотался, закрыл лицо руками и смотрел на Холси между пальцев.

— Ну, кто бы еще так облажался! — простонал он под взрывы общего хохота. Смеялись все, кроме меня. Сделавшись более восприимчивой ко всему жуткому и необъяснимому вокруг нас, я, словно завороженная, взирала на Седую госпожу — так называют густой туман, окутывающий Нантакет с наступлением сумерек. В тот момент Седая госпожа была повсюду.

Холси шлепнула Люка по плечу.

— Короче, теперь миссис Йейтс не разговаривает ни со мной, ни с мамой. Такие вот пироги. А ведь я просто хотела поддержать ее в несчастье!

Люк чуть со стула не грохнулся. Все хохотали как ненормальные. Мне показалось, будто я тоже посмеиваюсь, но я не чувствовала своего лица из-за тумана. А может, это был и не туман вовсе, а ядовитый газ, которого никто, кроме меня, не замечает. С трудом встав на ноги, я подхватила свой бокал, сделав вид, что собралась на кухню за добавкой бурбона. Именно так мне и следовало поступить — не раскрывая рта, выйти в кухню. Однако я произнесла:

— Не переживай, Холси. — Смех унялся, и все обернулись в мою сторону. — Мы усадим тебя вместе с остальными безнадежными холостяками.

Выходя, я не стала придерживать дверь, как обычно, и она захлопнулась за мной, как Венерина мухоловка.

Люк пришел через несколько часов. Я лежала в постели и читала роман Джона Гришема в мягкой обложке. В доме Харрисонов полным-полно книжек Гришема.

— Кхм. Привет, — сказал Люк, стоя у изножья постели, как позолоченный истукан.

— Привет. — Вот уже двадцать минут я перечитывала одну и ту же страницу. Туман рассеялся, и я со страхом ожидала, что вот-вот разразился скандал из-за всего, что я наговорила.

— Что это на тебя нашло? — спросил Люк.

Не отрывая глаз от книги, я пожала плечами.

— Она сказала «черножопые». А ее выходка, которой она так гордится? Дикость какая-то! Это тебя не раздражает?

Люк выхватил книгу из моих рук и присел на край кровати. Старое дерево скрипнуло.

— У Холси крыша давно поехала, так что нет, не раздражает. Я вообще не обращаю внимания на ее болтовню и тебе советую.

— Значит, я не такая толстокожая, как ты. — И я гневно свернула глазами. — Потому что она меня реально взбесила!

— Ани, сколько можно, — простонал Люк. — Подумаешь, ошибочка вышла. Представь себе, — он на секунду задумался, — что у твоего знакомого рак и ты отправила ему цветы, а потом выяснилось, что он здоров. Холси ведь не со зла.

У меня даже челюсть отвисла.

— Дело не в том, что она ошиблась. Дело в том, что для нее гомосексуальность — это «диагноз», — воспользовалась я только что прозвучавшей аналогией и жестом заключила слово «диагноз» в кавычки. — В связи с которым надо посылать цветы и выражать соболезнования!

— Знаешь, что? — Люк скрестил руки на груди. — Мне это осточертело.

Я приподнялась на локтях, и белая простыня, как мост, натянулась между грудью и согнутыми коленями.

— Что именно тебе осточертело?

— Эта твоя… твоя… — Люк замялся в поисках слова и наконец выдал: — Обидчивость.

— По-твоему, раз меня оскорбляют проявления оголтелого расизма и гомофобии, значит, я обидчивая?

Люк обхватил руками голову, зажав уши, словно в комнате стоял невообразимый гвалт, и зажмурился. Потом открыл глаза и выпалил:

— Я буду спать в домике для гостей.

Стащив с кровати подушку, он вышел вон из спальни.

Спать мне все равно не хотелось, и я углубилась в чтение. На рассвете, когда солнце лениво протянуло желтые лучи сквозь ставни, я перевернула последнюю страницу «Последнего присяжного» и принялась за «Вердикт», отчитав почти сто страниц прежде, чем за стенкой зашумел душ. Люк крикнул миссис Харрисон, чтобы она поджарила ему глазунью. Крикнул нарочно, дав мне понять, что попал в дом, не заходя в мою спальню, потому что с самого утра решил со мной не разговаривать. Ненавидя себя, я загнула уголок страницы, проведя пальцем по свежему сгибу, и направилась к двери ванной. С каждым шагом плеск воды усиливался, а я ненавидела себя все больше. Отдернув занавеску, я вошла в душевую кабинку. Люк обхватил мои бедра руками, даруя помилование, и прижал к себе, к жестким намокшим волосам на лобке.

— Извини, — сказала я. На моих губах собирались капельки воды. Заставить себя извиниться было нелегко, но бывало и хуже. Я уткнулась лицом ему в ложбинку меж ключицами, вдыхая тепло распаренной кожи, душной, словно нью-йоркский тротуар в середине лета.

После гулянки у Дина мама на две недели посадила меня под замок. «Умора», любит приговаривать она после каждой шуточки в сериале «Друзья». Про наказание, которое она для меня выдумала, я могла сказать то же самое — умора. Да уж, мало я «повеселилась» у Дина, так еще и попала под домашний арест.

И все-таки за обеденным столом в школе меня терпели, в первую очередь благодаря Хилари и Дину. Новость о том, что до конца месяца мне запретили выходить из дома, кроме как в школу, была приняла с облегчением. Значит, им не придется срочно что-то решать на мой счет. Пока я на «карантине», у них есть время поразмышлять, не заразна ли я?

По необъяснимой причине Хилари ко мне привязалась. Может, потому что я подпитывала и культивировала ее дурацкий подростковый индивидуализм, или из-за того сочинения, за которое она получила «отлично» после того, как я фактически переписала его заново. Какая разница. Что бы ей ни было нужно от меня, она это получит.

Когда Оливия узнала про вечеринку у Дина, она напустила на себя равнодушный вид, будто ей наплевать на то, что я ни словом не обмолвилась о приглашении и переспала с Лиамом, хотя она сама имела на него виды.

— Хорошо погуляли? — щебетнула она и быстро-быстро заморгала, словно фальшивая ухмылка на ее лице сделается от этого более искренней.

— Да, наверное… — Я развела руками, и Оливия рассмеялась, на этот раз от души. Хоть что-то.