Виктория Токарева - Кругом один обман (сборник)

– Так это моя проблема с Васей. Он тянет меня в постель, а я не иду.

– Почему?

– Потому что я хочу взаимоотношений. Я хочу роман. Я хочу быть любимой, а не унитазом.

Точка зрения девушки не меняется кардинально, в какие бы времена она ни жила.

Мужчина при половом контакте может обойтись только низом, а женщина подключает еще и верх. Душу. Поэтому для женщины сложнее переступить через моральные барьеры, если она не проститутка, конечно.

Хочется посоветовать автору: если приспичило, иди к проститутке. Плати. И все разрешится быстро и по-честному. А если не хочешь продажную женщину – вертись и преодолевай секс-разногласия. Может быть, эти разногласия и есть соль жизни, ее горячее дыхание.

Мне иногда кажется, что неплохо вернуть публичные дома, сделать их легальными, как в девятнадцатом веке, и не преследовать проституток, не сгребать их в «обезьянник», как это делает полиция. Публичные дома сохраняют семьи, так как сбрасывают мужское напряжение.

Общество развивается, идет вперед. Контрацепция совершенствуется, и, возможно, автор предвидит новые процессы, новую сексуальную революцию. Возможно, он – пионер в сексуальном прорыве, как братья Люмьер в кинематографе.

Я готова полемизировать с автором, но в книге есть безусловно полезная рекомендация: уважение друг к другу. Лелик имеет в виду мужчину и женщину, мужа и жену.

Я расширила бы эту позицию. Уважение – как основа общества. Как общенациональная идея.

Россия имеет высочайшие пики культуры – такие как Толстой, Достоевский, Чайковский, Андрей Рублев, – не перечесть. Но общий культурный уровень толпы ниже низшего предела. Особенно это заметно в телевизионных передачах «Пусть говорят». Демонстрируется открытое, откровенное хамство.

В Чехии, например, очень мало вершин: Чапек, Гашек, Дворжак. Раз, два – и обчелся. Но именно общекультурный уровень толпы очень высок. Там комфортно ходить по улицам, ездить в общественном транспорте. Царит всеобщее взаимоуважение.

Настоящих русских аристократов я видела в Париже. Это наследники тех, кто в семнадцатом году сбежал от революции. Какие лица, какие манеры… Становится понятно, как выглядели герои Толстого, как они общались.

В рассказе Толстого «Кавказский пленник» два русских офицера сидят в чеченском плену. Жилин и Костылин. Они сидят в яме грязные, униженные, тут же испражняются. Но сколько уважения друг к другу. Они обращаются один к другому на «вы» и, попав в положение зверей, не теряют человеческого достоинства.

Революция семнадцатого года породила Шариковых, и теперь мы имеем наследие – детей, внуков и правнуков Шариковых.

Из картошки ананаса не вырастет, поэтому общество пропитано хамством. Оно везде.

Каждый современный человек должен по капле выдавливать из себя хама, и помогать должна школа. Должна быть дисциплина, которая учит людей коммуникации, правильному общению между собой. Этому в нашем обществе никто не учит, каждый постигает самостоятельно или не постигает вообще.

Автор пишет об этом в начале книги как бы между прочим, но это очень нужная и продуктивная мысль. Человек с детства должен опираться на уважение к себе и другим, тогда наше общество преобразится.

Во время прочтения этой книги меня посещали самые противоположные чувства. Но, по большому счету, все зависит от того, как договорится общество.

Первобытные люди ходили голые. Потом они договорились между собой и надели набедренные повязки. Почему? Низ плохо пахнет и выглядит не очень. Лицо лучше.

Далее договорились, что испражняться лучше не там, где ешь. Стали отходить в сторону.

Далее, через много веков, стали вывешивать на обозрение простынь невесты после первой брачной ночи.

Зачем? Удостовериться в том, что девушка целомудренна и, значит, будущий муж не будет кормить чужого ребенка.

Последние десятилетия: появилась контрацепция и многие табу были сняты за ненадобностью. Например, девушка и парень вместе живут до свадьбы, проверяют свои чувства. А всего пятьдесят лет назад, даже меньше, потерять девственность до официального брака – позор, катастрофа, проклятие.

Табу падают одно за другим. И вполне возможно, что Лелик как петух, который кукарекает рассвет, или как соловей, возвещающий начало нового дня, – провозглашает новые секс-отношения, а именно секс-солидарность.

Автор позиционирует себя как тридцатилетнего мужчину в самом цвету. Он несется по жизни, как веселый щенок, махая хвостом и скалясь молодыми белыми зубами. Хорошо!

Но когда-нибудь, и довольно скоро, он станет старым псом и будет помнить только то, что коснулось его души: любовь, нежность, верность. А ощущения от оргазма, как стакан воды в жаркий день, – забудутся.

Чувственная память долго не держится. Кто же долго помнит вкус воды?

Наши классики – Лев Толстой, Федор Достоевский, Антон Чехов.

С кем из них я сегодня хотела бы встретиться и поговорить?

Лев Толстой – учитель жизни. Он привык, что к нему толпами шли ходоки, и он внушал им свои истины. Наверняка повторялся. Истины не могут быть каждый день новые.

Я постеснялась бы встречаться с ним. Лев Николаевич меня бы подавлял своим величием.

Достоевский – игрок. Игромания – та же самая зависимость, что от алкоголя или наркоты. Это – болезнь.

Достоевский вытаскивал из глубины души, из ее больных слоев выковыривал человеческую гнильцу, клал на ладонь и внимательно изучал.

Гнильца есть в каждом, отсюда такой интерес к Достоевскому. Человеку интересна правда. А правда – это узнавание.

Восхищаясь могучим даром Достоевского, я не хотела бы встречаться с ним лично. Я направлена на позитив, хотя пристукнуть старушку топором иногда очень хочется.

Поклонники Достоевского забросают меня камнями. Я их пойму.

А вот к Чехову я бы помчалась. Есть что послушать, есть на что посмотреть.

Чехов – красивый. Он нравится мне физически, как мужчина. У него прекрасное лицо, одежда, душа и мысли.

Я старалась бы больше молчать, чтобы не сморозить банальность. Я бы только слушала и смотрела восторженными глазами и хотела бы сделать для него что-то полезное, например: вымыть полы, протянуть в коробочке антибиотики, «Сумамед» например. Тогда бы Антон Павлович жил еще пятьдесят лет, как его сестра Мария Павловна.

Сегодня туберкулез – не проблема.

И Пушкин бы выжил после дуэли – элементарная операция.

Писателем не становятся. Писателем рождаются.

Если бы можно было стать большим писателем в результате усидчивого труда, то классиков оказалось бы навалом. А их – единицы. Два-три классика на сто лет. А таких, как Пушкин, – никогда.

Зачем нужен писатель? Он помогает людям осмыслить жизнь вокруг себя. Во все времена люди сеяли хлеб, а кто-то один стоял и смотрел в небо. И те, кто сеял хлеб, кормили того одного, который смотрел в небо.