Харуки Мураками - Мужчины без женщин (сборник)

Порой она заговаривала с Кино – интересовалась музыкой, которая играла в ту минуту. Кто исполнитель, как называется композиция. Говорила, что ей нравится джаз и она понемногу собирает пластинки.

– Отец часто ставил дома такую музыку. Мне больше нравится современная, но вот сейчас слушаю, и так приятно на сердце.

Приятно что – услышать музыку? Или подумать об отце? По ее тону понять невозможно, однако Кино не уточнил.

По правде говоря, Кино старался не завязывать с ней отношений, видя, что ее спутнику это неприятно. Как-то раз они затронули тему музыки (где в Токио расположены магазины подержанных пластинок, как обращаться с дисками), после чего при каждом случае ее спутник стал поглядывать на Кино опасливо и холодно. Кино старался избегать таких хлопот. Из всех человеческих чувств, пожалуй, нет ничего хуже ревности и гордыни. И Кино почему-то раз за разом страдал за них обоих. Иногда ему даже казалось, будто у него есть нечто вроде шпоры – будоражить мрачные чувства людей.

Однако в тот вечер она пришла в бар одна. Других посетителей не было. Занудно лил дождь. Открылась дверь, и внутрь прокралась ночная прохлада с запахом дождя. Она села за стойку, заказала бренди и попросила поставить пластинку Билли Холидей.

– Если есть, что-нибудь из раннего.

Кино поставил на вертушку старый диск «Коламбии» с композицией « Georgia On My Mind ». И они молча слушали музыку. Когда она попросила поставить вторую сторону, перевернул пластинку.

Женщина неспешно выпила три порции бренди под другие, не менее старые пластинки. « Moonglow » Эрролла Гарнера, « I Can’t Get Started » Бадди Дефранко. Сначала Кино посчитал, что она дожидается своего постоянного спутника, но время близилось к закрытию, а тот все не приходил. Да и женщина, судя по виду, вряд ли пришла сюда ради него. Даже ни разу не посмотрела на часы. В одиночку слушала музыку, молча о чем-то думала, прикладывалась к бокалу бренди. Кино показалось, что ее не тяготит молчание. Бренди – подходящий напиток для безмолвия: можно убить время, неслышно покачивая бокал, рассматривая на свет, вдыхая аромат… Она была в черном платье с короткими рукавами, на плечи накинут тонкий синий кардиган. В ушах виднелись жемчужинки сережек – ненастоящие, имитация.

– Сегодня вы без спутника? – набравшись смелости, спросил Кино незадолго до закрытия.

– Сегодня он не придет. Уехал. Далеко, – сказала она, встала с табурета и, подойдя к дремлющей кошке, нежно погладила ее по спине. Кошка, не обращая внимания, продолжала спать. – Я не собираюсь с ним больше встречаться, – проронила она, будто поверяя ему тайну. А может, сказала это кошке. В любом случае Кино не знал, что ответить, и продолжал молча наводить порядок за барной стойкой: оттер накипь на плите, помыл и разложил по шкафам утварь.

Она перестала гладить кошку и, цокая шпильками, вернулась к стойке.

– Как бы тут объяснить… наши отношения нельзя назвать заурядными.

– Нельзя назвать заурядными, – бессмысленно повторил Кино слова собеседницы.

Она допила бренди.

– Хочу вам показать кое-что.

Чем бы оно ни было, Кино смотреть не хотел, потому что с самого начала понимал: смотреть это не следует. Но заранее потерял те слова, что должен быть сказать.

Она сняла кардиган и положила на стул. Затем потянулась руками за шею, расстегнула на платье замок и повернулась к Кино спиной. Чуть ниже бретелек белого лифчика виднелось несколько точек, похожих на родимые пятна. Цвета бурого угля, неравномерно разбросанные по телу, они напоминали зимние созвездия. Россыпь темных блеклых звезд. Возможно, следы очагов поражения при венерическом заболевании или какие-то травмы.

Она, ничего не объясняя, еще долго стояла спиной к Кино. Родимые пятна неудачно контрастировали с белизной ее нового с виду белья. Кино молча уставился на спину с таким лицом, будто ему задали вопрос, а он не уловил даже его суть. Он просто не мог оторвать от спины глаз. Вскоре она застегнула замок и повернулась к Кино. Накинула кардиган и, чтобы потянуть время, поправила прическу.

– Тыкали зажженной сигаретой, – обыденно произнесла она.

Кино не мог найти слов, но сказать что-то было нужно.

– Кто это сделал? – пресным голосом произнес он.

Она не ответила. Даже не подумала отвечать. Впрочем, ему самому тот ответ был не особо-то и нужен.

– Можно еще немного бренди? – попросила она.

Кино плеснул ей в бокал. Она выпила залпом, наслаждаясь теплом, медленно согревающим грудь.

– Знаешь, Кино-сан…

Кино перестал драить бокалы и поднял на нее взгляд.

– Есть и в других, – произнесла она угрюмо, – как бы это сказать… сокровенных местах.

Кино не может вспомнить, что подтолкнуло его на связь с этой женщиной. Он с самого начала ощутил скрытую в ней незаурядную силу. Что-то еле слышно взывало к его инстинктам: в отношениях с этой женщиной нельзя заходить далеко. Да к тому же с такими ожогами на спине. Вообще, Кино был человеком осторожным. Если очень хочется женщину, достаточно обратиться к профессионалкам. Заплатить – и ни о чем больше не думать. Такие вряд ли могли завладеть его сердцем.

Однако в тот вечер женщине явно был нужен мужчина, а на самом деле – Кино. Ее взгляд утратил глубину, только зрачки странно расширились. Они искрились решительностью, исключая возможности к отступлению. Кино не смог устоять под их напором. Не настолько он в этом силен.

Кино опустил жалюзи и поднялся с нею к себе. В тусклом свете ночника она быстро скинула платье, сняла белье и показала ему себя всю, включая и те сокровенные места. Кино невольно отвел взгляд, но посмотреть все же пришлось. Он не мог – да и не хотел – понять, что движет мужчиной, способным на такую жестокость, что движет женщиной, способной вынести такую боль. Для него это все равно что дикий пейзаж бесплодной планеты на расстоянии многих световых лет от его привычного мира.

Она взяла руку Кино и водила ею по рубцам ожогов. Приложила ее ко всем местам, одному за другим – и рядом с грудью, и сбоку от вагины. Его пальцы, ведомые ее рукой, коснулись всех загрубелых рубцов. Будто чертили карандашом линию в порядке номеров, чтобы связать в некую фигуру. Фигура что-то ему напоминала, но в итоге так и осталась неопределенной. Затем женщина раздела Кино, и они слились в экстазе прямо на татами. Без разговоров и ласк. Не успели даже расстелить постель и потушить свет. Ее длинный язык исследовал уголки губ Кино, ее ногти впивались в его спину.

Словно два голодных зверя под оголенной лампочкой, они раз за разом безмолвно жаждали плоти. В разных позах и разными способами, почти без передышки. Когда за окном забрезжил рассвет, они легли в постель и, словно увлекаемые тьмой, уснули. Кино проснулся незадолго до полудня, но ее уже не было. Не отпускала мысль, будто он видел сон наяву. Но, разумеется, то был не сон. На его спине оставались бороздки от ее ногтей, на руках – следы зубов, а в пенисе – тупая боль, как если бы его перетянули жгутом. На белой подушке – водовороты длинных черных волос. А вся простыня пахла так, как никогда раньше не пахла.