Харуки Мураками - Мужчины без женщин (сборник)

Таким образом, та женщина стала третьей из моих бывших подружек, кто выбрал самоубийство. Если подумать – хотя лучше об этом не думать, – уж очень высока такая смертность, к тому же подружек у меня было не так-то и много. Не укладывается в голове, и я совершенно не могу понять, почему они, молодые, одна за другой обрывали свою жизнь, зачем им потребовалось так поступить. Хорошо, если не по моей вине. Хорошо, если я к этому никак не причастен. И хорошо, если они не видели во мне свидетеля или регистратора. Видит бог, я думаю так от всего сердца. К тому же, как бы лучше выразиться… она – эта третья (без имени как-то нехорошо, поэтому назовем ее, скажем, Эм) – никак не была склонна к суициду. Что уж там, с Эм не сводили глаз самые отважные матросы со всего света.

Какой она была, эта Эм, когда и где мы познакомились, что делали – таких подробностей я здесь позволить себе не могу. Простите меня, но если поведать все в деталях, казусов не избежать, а это наверняка добавит хлопот (пока еще) здравствующим посторонним людям. Поэтому я могу лишь сказать: когда-то давно у нас с ней были очень тесные отношения, но в какой-то момент мы по ряду причин расстались.

По правде говоря, у меня такое чувство, словно мы повстречались, когда мне было четырнадцать. Конечно, это не так, но, по крайней мере, в рассказе я так и оставлю. Мы познакомились в школьном классе, когда мне было четырнадцать. Помнится, шел урок биологии, и мы проходили аммонитов, латимерий или что-то вроде того. Она села рядом со мной за парту. Я как раз забыл свой ластик и спросил, нет ли у нее второго. Она разрезала свой на две части и протянула мне половину. Приветливо улыбнулась. И я влюбился в нее – буквально с первого взгляда. Она была самой красивой девчонкой среди всех, кого я видел. Во всяком случае, тогда я так считал. Такой я и хочу ее запомнить. Вот и выходит, что мы познакомились прямо на уроке, на глазах и при немом согласии всяких аммонитов и латимерий. Если задуматься, многие явления зачастую складываются просто и незатейливо.

Итак, мне четырнадцать, здоров, как бык; при первых порывах западного ветра меня одолевает эрекция. Что поделать, такой возраст. Вот только Эм меня не возбуждала. Потому что превосходила все западные ветры. Да что там западные – она была так прекрасна, что смиряла любые ветры, с какой бы стороны те ни подули. Ну кто, скажите на милость, мог позволить себе твердость в паху перед такой безупречной девчонкой? Я впервые встретил ту, кто мог на меня так повлиять.

Я чувствую – то была наша первая встреча с Эм. На самом деле было не так, но если это предположить, все встанет на свои места. Мне четырнадцать, ровно сколько же и ей. Как ни верти, самый подходящий возраст для нашей неожиданной встречи. Признаться, мы должны были встретиться именно так.

Однако Эм вскоре незаметно пропала. Знать бы еще, куда? Иными словами, я потерял ее из виду. Что-то случилось, и пока я на миг отвернулся, ее как не бывало. Казалось, вот только что стояла рядом, глядь – а ее уже нет. Кто знает, может, ее соблазнил плутоватый матрос и отвез в Марсель или на Берег Слоновой Кости. Мое отчаяние – глубже любого из морей, какие они пересекли. Глубже толщ вод, где скрываются архитеутисы, морские драконы. Я начинаю тихо ненавидеть себя как личность. И перестаю чему-либо верить. Что же это такое? Ведь я ее так любил, так о ней заботился, и она так была мне нужна! Почему же я ее проглядел?

Иначе говоря, Эм с тех пор – повсюду, может повстречаться где угодно. Она – частичка разных мест, разных времен, разных людей. Я это знаю. Я положил половинку ластика в целлофановый пакет и бережно носил с собой. Как будто некий амулет. Как будто компас. А сам верил: раз ластик лежит в кармане, когда-нибудь я разыщу Эм в каком-нибудь уголке света. Она поддалась на сладкие речи прожженного матроса, ее обманом посадили на большой пароход и увезли в далекую страну. Потому что она была человеком, который стремится всегда во что-нибудь верить. Была человеком, способным без колебания разделить новый ластик на две части, чтобы поделиться половиной.

В разных местах я обращался к разным людям, стараясь по крупицам собрать о ней хоть что-то. Но, увы, сколько их ни собирай, они так и останутся крупицами. Ее существо постоянно ускользает, как мираж. А линия горизонта – бесконечна. Как на суше, так и на воде. И я, торопливо двигаясь к горизонту, пытаюсь нагнать его. До Бомбея, до Кейптауна, до Рейкьявика и, наконец, до Багам. Я заезжаю во все портовые города. Но когда я туда добираюсь, ее уже и след простыл. Лишь остается слабый запах ее тепла в скомканной постели. Со спинки стула свисает забытый платок со спиральным рисунком – такой она носила прежде. На столе лежит раскрытой недочитанная книга. В умывальной комнате досыхают чулки. А ее самой уже нет. Расторопные матросы со всего света, почуяв меня, спешно ее увозят, чтобы перепрятать в другом надежном месте. Конечно, мне уже не четырнадцать. Я возмужал, загорел, вместо пуха на щеках пробилась густая щетина. С ходу отличаю метафору от сравнения. Но в чем-то так и остался четырнадцатилетним. И я четырнадцатилетний – нетленная часть нынешнего меня – терпеливо жду, когда ласковый западный ветер погладит мой невинный пенис. Там, откуда подует западный ветер, непременно должна быть Эм.

Вот чем была для меня Эм.

Женщина, требующая жизненного простора.

Но все же не способная оборвать свою жизнь.

Что я хочу всем этим сказать? Толком не знаю сам. Наверное – открыть неподлинную суть. Однако открывать неподлинную суть – все равно что назначить с кем-то встречу на обратной стороне Луны. Кромешная тьма, никаких ориентиров, к тому же слишком просторно. Я хочу сказать, Эм – та женщина, в которую следовало влюбиться в мои четырнадцать лет. Увы, это произошло намного позже. И ей (к сожалению) тоже было уже не четырнадцать. Мы просто ошиблись в сроках для знакомства. Как перепутывают день условленной встречи. Место и время совпали, а дата – нет.

Однако и в Эм продолжала жить девочка-подросток – оставалась в ней целиком, а отнюдь не частично. Если приглядеться внимательно, я замечал краем глаза облик этой девочки, блуждающей внутри Эм. Когда мы бывали близки, она прямо в моих объятиях превращалась то в дряхлую старуху, то в невинную девочку – так она всегда развлекалась, и нравилась мне такой больше всего. В одну из наших невинных минут я изо всей силы прижал к себе Эм, и ей стало больно. Пожалуй, я перестарался. Но по-иному не мог. Я не хотел никому ее отдавать.

Но, разумеется, пришло время лишиться ее повторно. Еще бы – матросы всего света охотятся за ней, ходят за нею по пятам. Защитить ее в одиночку мне не по силам. Ведь я не могу не спускать с нее глаз. Иногда мне требуется спать, ходить в туалет, чистить ванну, резать репчатый лук, удалять плодоножки у стручков фасоли. Требуется проверять давление в колесах. Так мы и расстались. Точнее, она покинула меня. Несомненно, за этим кроется тень матроса. Тень эта обособленна, самодисциплинированна и очень плотна, что позволяет ей легко взбираться по стенам зданий. А ванна, репчатый лук, давление в шинах – не более чем осколки метафор, рассыпаемых тенью, будто чертежные кнопки.